Он так и остался холодным обломком около горячего сердца девушки
Пьесу «Пигмалион» Б. Шоу написал, ориентируясь на античный миф о Пигмалионе. На далеком острове Кипре жил царь Пигмалион, у которого был талант скульптора. Талантливый обладатель острова наслаждался красотой природы, умел производить замечательные творения, но имел одну странную черту — он ненавидел женщин. Однажды он вырезал из слоновой кости (за другими версиями — из мрамора) скульптуру женщины. Статуя была такая прекрасная, что Пигмалион влюбился в собственное творение. Дни и ночи просил Пигмалион богиню Афродиту, чтобы она оживила
Шоу назвал свою пьесу «Пигмалион» и можно было надеяться на счастливую сказочную конечность пьесы. Но драматург ошеломляет финалом, он парадоксально все изменяет.
Мы знакомимся с творцом — профессором фонетики. Он напоминает Пигмалиона: его конек — фонетика, с помощью которой он может изменить человека. Он берет естественный необработанный материал, «грудку грязи» и творит совершенство, может из цветочницы сделать герцогиню.
С чем же остался Пигмалион, который так и не согрелся около горячего сердца Галатеи? Он остался архиПигмалионом — тем, которого не очаровывают девушки, не поражает красота, не обольщает любовь. Для аристократа мистера Хиггинса Элиза осталась простой цветочницей, способной девочкой, человеком из другого социального круга. Возможно, если бы она была не дочкой мусорщика, а ученицей-аристократкой, профессор сумел бы расправить сжатые крылья своей любви. Но Элиза — неровня. Она может быть прислугой, продавщицей, даже «герцогиней», но женой она быть не может. Для жены ей не хватает «статуса», «голубой крови». Для кого-то это не важно и этот «кто-то» может любить потому, что сердце его не может иначе. А для Хиггинса, вероятно, все это имеет значение. Галатея имеет душу, преисполненная красоты, обворожительности, наделенная умом, но Пигмалиона это не умиляет, он остается «холодным» обломком». Бернард Шоу изобразил не мифическую, сказочную ситуацию. По моему мнению, это реальность. Представим себе мифический финал пьесы: Хиггинс вступает в брак с Элизой. Мы радостно дочитали последнюю страницу, облегченно выдохнули, увидев счастливую влюбленную пару. Но я стою на позиции автора. Потому что представим теперь реальную жизнь. Будет ли «уютно» молодым вдвоем? Хиггинс всегда будет помнить прошлое своей жены и при своей грубости не раз ей напомнит, что она не что другое, как «самонадеянное насекомое» или «гнилой качан капусты». В высшем свете быстро узнают о происхождении «герцогини» — дорога туда тоже будет закрыта.
Да и Элизе я бы не советовала выходить замуж за Хиггинса. Это закомплексованный, эгоистичный циник, который не замечает красоту, добра рядом с собой. Он влюбленный в фонетику, и все другое ему ни к чему. Для него является важным эксперимент и результат эксперимента, он не хочет задуматься над последующей судьбой Элизы, считая, что после науки можно будет «выбросить ее назад в канаву». Профессор Хиггинс — это «автобус»: все разбегаются перед ним, а ему начихать на всех. Элиза называет своего учителя грубияном, дьяволом, бездушным человеком. То стоит ли жалеть, что такая «замечательная пара» не сложилась?
Литературная критика считает, что это парадокс. А я соглашаюсь с Шоу, который сказал, что наибольший парадокс — это наша жизнь. Как по мне, то все правдоподобно: сказка была в детстве, а теперь здравый смысл. У кого он есть, тот ищет чего-то настоящего, земного, гармоничного, у кого нет — бросается в сети мерцающих огоньков. Но огоньки, кроме того, что мерцающие, могут быть еще и светлячками: ночью поражают нас своей необыкновенностью, а днем оказываются обычными червячками. Что с того, что госпожа Бовари и Анна Каренина ринулись воплощать свою мечту в жизнь — чего они достигли? Так зачем нам еще одна несчастливая семья? Шоу сказал, что брак — это лавина, которую юноша и девушка обрушивают на себя, потянувшись за прекрасным цветком.
Да, профессор Хиггинс так и остался «холодным обломком около горячего сердца девушки», потому что «большой секрет заключается не в том, чтобы иметь плохие или хорошие манеры, вообще ли какие-то особенные манеры, а, чтобы быть на один манер со всеми человеческими душами; то есть, вести себя так, будто ты на небе, где нет пассажиров третьего класса и господствует общее равенство».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)