Размышляя над рассказом А. П. Чехова «Дама с собачкой»
Чехов относится к таким мастерам художественного слова, чьи произведения воспринимаются и принимаются по-разному. Чехов «нормален» — в хорошем смысле этого слова. В его произведениях нет ни предельного накала чувств, ни катастрофического отчаяния, ни боли, поглощающей все. Его герои встречаются, разговаривают, ходят, занимаются пустяками, страдают… Страдают?
Да. Но эти страдания, заключенные где-то внутри, спрятанные за разговорами о градусниках и о погоде, будучи перенесенными в другое время или в другие — экстремальные —
В себе. Вокруг них — мир, состоящий из таких же закупоренных людей. И это футлярное существование заставляет людей плыть по течению жизни. Но за этим футляром прячется мучительное одиночество, непонятность, ненужность, открывается вся эта страдающая и измученная
С банальной истории — курортного романа — начинается настоящая, великая и хрупкая любовь. Гуров, главный герой, внешне благополучен: у него есть и семья; и работа, да и сам жив-здоров. Но все это не жизнь — жалкое подобие, блеклое отражение истинной жизни в кривом зеркале повседневности. Любовь возвращает человека в мир духовности.
На курорте встречаются два человека, жизнь которых скучна и нелепа. Их первый разговор — тоже о скуке. Их семьи только по названию могут считаться семьями: Анна Сергеевна вышла замуж из любопытства, мужа своего презирает, называя лакеем; Гуров не любит свою жену, считает ее церемонной и недалекой, давно ей изменяет. Любовь преображает их обоих: она открывает перед ними иное измерение, заставляет жить в полную силу, а не механически. Гуров, полюбив, начинает осознавать красоту окружающего мира: когда они сидели на скамейке, «подошел какой-то человек — должно быть, сторож, — посмотрел на них и ушел.
Эта подробность показалась такой таинственной и тоже красивой». А как контрастирует описание ялтинского пейзажа с описанием размеренной и монотонной жизни в Москве! Вернувшись в Москву, Гуров думал, что забудет об Анне Сергеевне, как забывал о других женщинах. Но он уже сильно любил ее, сам того не осознавая, — в нем проснулась душа.
И эта душа, наполненная живительным чувством, не могла мириться с безобразием, существующим вокруг. Гуров обнаруживает вдруг, что совсем одинок, что не с кем ему поделиться своими переживаниями, что с людьми можно поговорить только на тему «осетрины с душком». И тогда его охватывает отчаяние: «Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные дни!» Гурова мучит мысль о несовершенстве мира, о несовершенстве самого человека: мысленно он возвращается к событиям в Ялте, ему кажется, что там он был лучше, чище…
Все самое светлое в жизни связано с его любовью. Почему-то, мечтая о новой жизни, люди представляют ее иной, сверхъестественной, яркой. Они связывают наступление счастья с избавлением от всего того, к чему мы так привыкли. Может быть, поэтому некоторые люди не понимают творчества Чехова, считая любовь в его произведениях неистинной, обычной. Но Чехов в высшей степени правдив — суета будет всегда вокруг нас.
Другое дело — как мы к ней сами будем относиться. Для Гурова «эта маленькая женщина, ничем не замечательная, с вульгарною лорнеткой в руках…» стала единственной целью жизни, самым дорогим человеком. Как это непохоже на него, считавшего женщин «низшей расой». И еще у меня долго не укладывалось в голове: «с вульгарною лорнеткой в руках…», и это огромное настоящее чувство.
Чехов специально несколько снижает образ героини; он не идеализирует, не делает из нее богини — это самая обыкновенная женщина. Потому что любовь — это не то абстрактное туманное облако, заставляющее горько и безудержно вздыхать. Это реальное чувство к реальному человеку. И именно такая любовь, возникающая независимо, спонтанно, облагораживает человека, становится целью его жизни.
В конце рассказа будущее героев неясно. Гуров и Анна Сергеевна надеются, что скоро «начнется новая, прекрасная жизнь». Но они понимают также, что «до конца еще далеко-далеко и что самое сложное и трудное только еще начинается».
То есть самое главное не то, что будет дальше, а то, что есть сейчас, — любовь. И лучше, любя, не быть уверенным в завтрашнем дне, чем совершенно точно знать, что будет завтра, послезавтра, через неделю, через две…
(1 votes, average: 5,00 out of 5)