Мотивы дороги и ветра в творчестве Пушкина
Мотивы дороги и ветра не были индивидуальными мотивами пушкинского творчества. Они имели давнюю традицию в русской литературе, и Пушкин, включая их в свои произведения, во многом использовал опыт предшественников. Для Пушкина «южного» периода мотив дороги связан с идеологией романтизма, одной из главных тем которого была тема изгнанничества или добровольного бегства.
Традиционными для романтической поэзии причинами этого бегства были неудовлетворенность героя его отношениями с обществом: Людей и свет изведал он И знал неверной
Не случайно поэму «Цыганы» Пушкин начал с описания кочевого цыганского быта: Цыганы шумною толпой По Бессарабии кочуют. Они сегодня над рекой В шатрах изодранных ночуют. Как вольность, весел их ночлег И мирный сон под небесами. Если же в романтическом произведении появлялась тема тюрьмы и узника, то она всегда связывалась с мотивом побега, со стремлением к свободе: «Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, Туда, где синеют морские края, Туда, где гуляем лишь ветер… да я!» Упоминание ветра здесь не случайно: в романтической литературе он стал устойчивым символом свободы.
Со стремлением к свободе мотив ветра прямо связан в стихотворении «Кто, волны, вас остановил…» : Взыграйте, ветры, взройте воды, Разрушьте гибельный оплот. Где ты, гроза — символ свободы? Промчись поверх невольных вод.
Однако здесь мотив ветра получает новый по сравнению с «Узником» смысл. В 1823 году был разгромлен кишиневский кружок декабристов, с участниками которого Пушкин был знаком лично. Первую строфу стихотворения можно прочитать как отклик на это событие: Кто, волны, вас остановил, Кто оковал ваш бег могучий, Кто в пруд безмолвный и дремучий Поток мятежный обратил? С декабристской проблематикой стихотворения, с его политической окраской связано то, что «символом свободы» назван не просто ветер, как в «Узнике», а именно гроза.
По своему символическому значению она приближается к буре в стихотворении «Зачем ты послан был и кто тебя послал?..» : Вещали книжники, тревожились цари, Толпа пред ними волновалась, Разоблаченные пустели алтари, Свободы буря подымалась. И вдруг нагрянула… Упали в прах и в кровь, Разбились ветхие скрижали…
Здесь буря олицетворяет французскую революцию, которая, уничтожив старые законы , должна была принести Франции свободу. Однако в поэзии Пушкина мотив бури включался и в другой контекст. Так, например, мотив этот появляется в стихотворении «Зимний вечер» . Здесь буря, стихия противопоставлена маленькому замкнутому пространству, «ветхой лачужке». На антитезе дом — буря, в сущности, строится все стихотворение: Буря мглою небо кроет, Вихри снежные крутя, То, как зверь, она завоет, То заплачет, как дитя. Выпьем, добрая подружка Бедной юности моей, Выпьем с горя: где же кружка?
Сердцу будет веселей. На аналогичной антитезе дом — дорога построено стихотворение «Зимняя дорога» . Мотив дороги здесь связывается с «волнистыми туманами», «печальными полянами» и «однозвучным» колокольчиком, а сама дорога названа «скучной». Этому долгому и утомительному пути противопоставлен домашний уют: Скучно, грустно… Завтра, Нина, Завтра, к милой возвратясь, Я забудусь у камина, Загляжусь, не наглядясь. Если в романтической поэме мотив дороги связывался с постоянным движением, с кочевой жизнью и именно такая жизнь считалась наиболее приближенной к идеалу — полной свободе человека, то в 1826 году Пушкин осмысляет эту тему по-другому.
Демонстративный отход от романтической традиции в разработке мотива дороги проявился в «Евгении Онегине». В тексте романа главный герой не раз сопоставлялся с романтическим героем , — и путешествие Онегина должно было вызвать у читателя ассоциации с «Паломничеством Чайльд-Гарольда». В этом сопоставлении еще более отчетливо проступали различия между путешествием в романтической поэме и в «Евгении Онегине». В отличие от поэмы, в романе оно лишено лирических отступлений и сдержанно по тону . Это было связано с особым положением, которое путешествие Онегина занимает в романе: здесь сравнивалось прошлое России и ее настоящее.
Онегин проезжает исторические места, но в «отчизне Миниха», Нижнем Новгороде, видит, что Все суетится, лжет за двух, И всюду меркантильный дух. Контраст между героическим прошлым города и его настоящим подчеркивается эпитетами «поддельные», «бракованные» и сочетаниями «горсть услужливых гостей» и «прошлогодни моды». Такое же противопоставление проводилось в черновом варианте и в «московской» строфе: Москва Онегина встречает Своей спесивой суетой, Своими девами прельщает, Стерляжьей потчует ухой. В палате английского клоба Безмолвно в думу погружен, О кашах пренья слышит он.
Таким образом, путешествие в романе получает новое по сравнению с «южными» поэмами значение. Но мотив дороги в «Евгении Онегине» — это не только путешествие Онегина, но и путешествие Лариных из деревни в Москву. Здесь Пушкин использует подчеркнуто «низменную» лексику, недопустимую в романтической поэме: Мелькают мимо будки, бабы, Мальчишки, лавки, фонари, Дворцы, сады, монастыри, Бухарцы, сани, огороды… Стилистика другой строфы, описывающей многочисленные неудобства при путешествии по российским дорогам: Теперь у нас дороги плохи, Мосты забытые гниют, На станции клопы да блохи Заснуть минуты не дают; Трактиров нет.
В избе холодной Высокопарный, но голодный Для виду прейскурант висит И тщетный дразнит аппетит, — построена на столкновении двух контрастных лексических рядов, которое создает комический эффект: с одной стороны, это европеизмы , с другой — подчеркнуто бытовая, непоэтическая лексика . Эти онегинские строки писались одновременно с «Дорожными жалобами» , и стихотворение, где поэт размышляет о возможной смерти на дороге, близко им по стилистике и по полушутливому тону: Долго ль мне гулять на свете То в коляске, то верхом, То в кибитке, то в карете, То в телеге, то пешком? Не в наследственной берлоге, Не средь отеческих могил, На большой мне, знать, дороге Умереть Господь судил… По тематике стихотворение близко «Зимней дороге»: в последних его строфах встречается то же противопоставление дорога — дом: Долго ль мне в тоске голодной Пост невольный соблюдать И телятиной холодной Трюфли Яра поминать?
То ли дело рюмка рома, Ночью сон, поутру чай; То ли дело, братцы, дома!.. Ну, пошел же, погоняй!.. Очевидно также сходство и с другим, еще более ранним стихотворением «Телега жизни»: в стихотворении 1823 года жизнь тоже сравнивается с длительным путем, скитаниями по дурным дорогам: Хоть тяжело подчас ей бремя, Телега на ходу легка; Ямщик лихой, седое время, Везет, не слезет с облучка. Философское значение мотив дороги получает и в «Бесах» . В этом стихотворении он связывается с мотивом вьюги, который тоже имеет символический смысл. Путника застает в «чистом поле» метель, и, сбившись с дороги, он полностью оказывается во власти темных, враждебных сил: «Эй, пошел ямщик!..» — «Нет мочи: Коням, барин, тяжело; Вьюга мне слипает очи; Все дороги занесло; Хоть убей, следа не видно; Сбились мы.
Что делать нам! В поле бес нас водит, видно, Да кружит по сторонам». Человек оказывается беспомощным перед стихией, он не может справиться с этой жестокой силой: Сил нам нет кружиться доле; Колокольчик вдруг умолк; Кони стали…
Сходный мотив появляется в повести «Метель» , где стихия резко меняет судьбы героев вопреки их воле: из-за метели Марья Гавриловна навсегда разлучается с женихом; после неудавшегося побега она возвращается домой, и родители даже не подозревают о происшедших событиях; после роковой ночи Владимир отправляется в армию и погибает в Отечественной войне 1812 года. Наконец, из-за метели в жадринскую церковь случайно попадает Бурмин и случайно же становится мужем Марьи Гавриловны. Но еще больше, чем с «Метелью», стихотворение «Бесы» перекликается со второй главой «Капитанской дочки» — «Вожатый». Здесь, как и в «Бесах», застигнутый бураном путник теряет дорогу и его кони останавливаются в «чистом поле». Есть даже отдельные совпадения.
Так, например, словам ямщика в «Капитанской дочке»: «Да что ехать? &;;;lt;…&;;;gt; невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом» — соответствует уже цитировавшийся отрывок из «Бесов». Сходно и продолжение разговора между ямщиком и барином: «Что там в поле?» — «Кто их знает? пень иль волк», — и «Вдруг увидел я что-то черное. «Эй, ямщик! — закричал я, — смотри: что там такое чернеется?» — «А бог его знает, барин, — сказал он, садясь на свое место; Должно быть, или волк, или человек». То, что «чернелось» в поле, действительно оказалось человеком, и человек этот указал Петруше Гриневу дорогу. Но в той же главе Гриневу снится пророческий сон: человек оказывается «страшным мужиком», который, размахивая топором, наполнил всю комнату «мертвыми телами», и этот «страшный мужик» «ласково… кликал» Гринева и предлагал «подойти» под его «благословение».
Таким образом, «дорога», указанная Пугачевым, оказалась спасительной для Петруши и гибельной для других. Глубоко символично то, что Пугачев появляется из бурана и спасает от него Гринева: таким же «беспощадным», как стихия, окажется поднятый Пугачевым бунт, и Пугачев не раз спасет от этой слепой силы Петрушу. Мотив ветра, стихии связывается с темой бунта и в «Медном всаднике» , над которым Пушкин работал одновременно с «Историей Пугачева»: Но вот, насытясь разрушеньем И наглым буйством утомись, Нева обратно повлеклась, Своим любуясь возмущеньем И покидая с небреженьем Свою добычу. Так злодей, С свирепой шайкою своей В село ворвавшись, ломит, режет, Крушит и грабит; вопли, скрежет, Насилье, брань, тревога, вой!.. И, грабежом отягощенны, Боясь погони, утомленны, Спешат разбойники домой, Добычу на пути роняя.
Здесь, как и в «Капитанской дочке», разбушевавшаяся стихия сравнивается со «свирепой шайкою» разбойников. И эти силы, мощные и беспощадные, противостоят государственной власти, самодержавию: В тот грозный год Покойный царь еще Россией Со славой правил. На балкон, Печален, смутен, вышел он И молвил: «С Божией стихией Царям не совладать».
Мотивы дороги и ветра включались Пушкиным в самые разные по тематике произведения и приобретали все новые символические значения.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)