Эти страшные цветы — лютики
Роман «Мелкий бес». Ключ к тексту
О романе «Мелкий бес» написано много — и толкового, и бестолкового. Про бестолковых сочинителей и вспоминать не стоит, а толковые как-то походя забывали, что является темой их Сочинения, они двигались по прихоти собственных мыслей и концепций, а Роман оставался по-прежнему необъясненным, а потому и недоступным для понимания.
Наверное, следовало бы вместо вещей важных, но все же второстепенных: исследования народной демонологии и литературных реминисценций, на которых замешана книга, объяснить,
И потому следует сразу сказать: Федор Сологуб писал роман не о нравах провинциального города, не о типах, там привольно расположившихся, не о безумии Передонова и не о том, как обманули его, заставив обманом жениться на ненавистной и страшной Варваре. Он писал роман о проблемах языка. Но не в новомодном смысле, когда показывается бессилие слова, невозможность общей речи, разобщенность людей.
В романе язык подчиняет
Казалось бы, что может пронять Передонова, а тем более уничтожить его? Он ведь непробиваем, неуязвим. Самодоволен, самовлюблен и потому с самохвальством говорит, что в него все влюбляются.
И ведь не совсем заблуждается на сей счет — жених он завидный, невесты так и пытаются его поймать, окрутить. И в средних летах, и чин высокий имеет, и денежно независим. Нет, для него тут нет пары, заключает он.
По его собственному мнению, он все превзошел: самые лучшие книги прежде прочел, самые вкусные кушанья попробовал, любого обмишулит. И жить собирается еще лет двести, а то и триста, никак не меньше того.
И понятия его неподвижны, можно сказать, незыблемы. Мицкевич — выше Пушкина, ибо Пушкин «камер-лакей», следовательно, место портрету Мицкевича на стене в столовой, а портрету Пушкина — в сортире.
Даже на мир Передонов смотрит по-хозяйски, не одобряет расточительства вселенной: «Когда Передоновы возвращались из-под венца, солнце заходило, а небо все было в огне и в золоте. Но не нравилось это Передонову. Он бормотал:
— Наляпали золота кусками, аж отваливается. Где это видано, чтобы столько тратить!»
Правда, есть в Передонове одна странность, которая потом разовьется в болезнь. Он учитель русского языка, и куски смыслов, обломки познаний бродят у него в мыслях, причудливо преображаются. То он кричит бедной Марте и ее брату словами городничего: «Чему смеетесь?» И добавляет: «Надо мной смеетесь?» То выбор им невесты из трех сестер Рутиловых превращается в пародию на пушкинскую «Сказку о царе Салтане»: каждая сестра говорит, как она станет ублажать в браке Передонова, а тот слушает.
И вдруг доверие Передонова к слову переходит границы, он становится рабом высказывания. Сперва неявно, затем явственно. Вот Рутилов, старательно сватающий за Передонова любую из своих незамужних сестер, показывает ему стебель белены, скомканный вместе с листьями и грязно-белыми цветами, дает понюхать Передонову.
Белена источает запах тяжелый, неприятный. «Растереть да бросить, — комментирует Рутилов. — Вот и Варвара твоя».
А в мозгах Передонова неожиданно возникает смысловая связь: белена — отрава. И его охватывает ужас: отравит, отравит! Этого достаточно. Куда ни глянь, за милыми картинами жизни таится опасность. Заглянуть хоть в огород: «Там качались сухие коробочки мака да бело-желтые крупные чепчики ромашки, желтые головки подсолнечника никли перед увяданием, и между полезными зелиями поднимались зонтики: белые у кокорыша и бледно-пурпуровые у цикутного аистника, цвели светло-желтые лютики да невысокие молочаи».
Что ни цветок — то ядовитый.
И теперь Передонов томится надвигающейся опасностью. Нюхает кофе — нет ли тяжелого запаха яда? А Павлушка Володин, почему он вспомнил про ерлы, блюдо, схожее с кутьей, почему предложил сготовить его для Передонова?
И Павлушка может отравить, подсыпать.
Игра отпущенных на волю словес разрастается, захватывает не одного Передонова. Игра просачивается и в речь повествователя, который если и не из передоновского круга, то живет тут же, недаром он подчеркивает: «наш город», «в нашем городе». И уже он называет передоновские мысли «паскудными детищами его скудного воображения».
Уже приворотный столб, возле которого стоит Передонов, ожидая выхода девиц Рутиловых, становится истинным «приворотным столбом», по названию схожим с приворотным зельем.
Дальше — больше. Словесные совпадения начинают властвовать. Словесная логика заключается в самом наличии слов:
«- Ты только постой у ворот, — убедительно говорил Рутилов, — я тебе любую выведу, которую хошь. Ну, послушай, я тебе сейчас докажу. Ведь дважды два — четыре, так или нет?
— Так, — отвечал Передонов. — Ну вот, дважды два четыре, что тебе следует жениться на моей сестре.
Передонов был поражен.
«А ведь и правда, — подумал он, — конечно, дважды два — четыре». И он с уважением посмотрел на рассудительного Рутилова. «Придется венчаться! С ним не сговоришь»».
А словеса могут все, они приникают друг к другу, дополняют свой смысл чужим смыслом. Почему так испугался Передонов, увидев нож в руке Варвары? Почему боится, что его зарежут? Да ведь рядом сидит дама по фамилии Преполовенская.
Вот и опасность для Ардальона Борисыча, опасность, которую он потом направит от себя к присутствующему тут же Володину.
И не смешон эпизод с розыгрышем Рутилова, слова-то, им произнесенные, способны обернуться правдой:
«Передонов пугливо ждал, и томила его злость на Рутилова. Вдруг Рутилов спросил:
— Ардальон Борисыч, а у тебя есть пятачок? — Есть, да тебе не дам, — злобно ответил Передонов.
Рутилов захохотал.
— Коли у тебя есть пятачок, так как же ты не свинья! — крикнул он радостно.
Передонов в ужасе схватился за нос.
— Врешь, какой у меня пятачок, у меня человечья харя, — бормотал он».
Во всем сказанном содержится смысл. Смысл есть даже в рифмованном приборматывании пьяного купца Тишкова: «Ему пора, ждет сестра».
Играют словами и другие герои книги. Людмила шутит с Сашей Пыльниковым: «Я вас душить буду». «Сразу и задушить», — обижается Саша. Так ведь духами, глупый. И уже опять шутит.
Розочки любишь? — Люблю. — Да не цветочки, а те, которыми секут, розочки, розги.
Опять: речь будто бы о цветах, а на самом деле — о боли. А цветы… Что это за желтые цветочки выросли у забора? «Это лютики», — поясняет Володин.
Какое страшное название, а ведь их так много, и вдруг ядовитые? Нет покоя Ардальону Борисычу.
И вещи, вслед за словами, показывают жуткие, скрытые было от глаз стороны. Варвара читает черную книгу. Поваренную?
Так черную же, чернокнижием занимается!
И внешне похожий на барашка Володин превращается в барана, жертву для заклания, которую в конце книги принесет Передонов. Кому? Словесам.
Ардальон Борисыч и сам порою не прочь поиграть словами. «Дрыхнули? — обращается он к Марте. — Теперь вы сосна». Та не понимает.
Понимает Передонов. Любое понятие переводит в план реальности. Хочет венчаться, да не с обручальными кольцами, а с обручальными золотыми браслетами. Как? Почему?
Да потому что говорят: «узы брака», а браслеты, хоть и золотые, напоминают об узилище, о тюрьме.
Вся эта фантасмагория развивается на фоне другой, карнавальной. Это не только реальный маскарад, к которому городские обыватели старательно готовят костюмы, это и не только переодевания Саши Пыльникова в женское платье. Маскарад жизненный. Передонова обманывают, разыгрывают, заставляя жениться.
Играет — по-своему, с собственной целью — даже письмоносец, доставивший поддельное письмо от княгини. Нарочито долго рылся в сумке, притворялся, будто ищет нужный конверт. Ждал, пока нальют водки и дадут закусить.
Разыгрывать Передонова станут и после брака. Ничего не понимая, Варвара станет кричать под дверью помутившегося разумом Передонова на разные голоса. А там, объединившись с Володиным, будет стучать, будто кто пришел, вопрошать: «Генерал Передонов дома?»
Для них шутки, для Передонова серьез. Не явленное в слове как бы и не существует. Сколь трогателен, хоть и страшен разговор Передонова с городовым.
«Он не посмел закурить вынутой папиросы, подошел к городовому и робко спросил:
— Господин городовой, здесь можно курить?
Городовой сделал под козырек и почтительно осведомился:
— То есть, ваше высокородие, это насчет чего? — Папиросочку, — пояснил Передонов, — вот одну папиросочку можно выкурить? — Насчет этого никакого приказания не было, — уклончиво отвечал городовой. — Не было? — переспросил Передонов с печалью в голосе. — Никак нет, не было. Так что господа, которые курят, это не велено останавливать, а чтобы разрешение вышло, об этом не могу знать. — Если не было, так я и не стану, — сказал покорно Передонов. — Я — благонамеренный. Я даже брошу папироску.
Ведь я статский советник.
Передонов скомкал папироску, бросил ее на землю и, уже опасаясь, не наговорил ли он чего-нибудь лишнего, поспешно пошел домой».
Не сказано — значит, нет. А сказалось — есть. И словесные каламбуры оборачиваются действительностью.
Увидел Ардальон Борисыч, что Володин вечно ходит в котелке, и угрюмо предрек: ты в котелке сваришься. Еще бы, ведь Володин жертва, барашек, агнец. А Передонову, помутившемуся в мыслях словеснику, виднее.
Он и говорит теперь смутно. Окружающим кажется, что он просто пьян, ан Передонов знает, что к чему, за каждым словом у него смысл, влекущий к действию:
«Ну, мы с тобой, Павлуша, будем пить, только вдвоем. И ты, Варвара, пей, — вместе выпьем, вдвоем.
Володин, хихикая, сказал:
— Ежели и Варвара Дмитриевна с нами выпьет, то уж это не вдвоем выходит, а втроем. — Вдвоем, — угрюмо повторил Передонов. — Муж да жена — одна сатана, — сказала Варвара и захохотала».
Варвара не поняла сказанное мужем, а он-то твердо ведал, что имел в виду, когда говорил «вдвоем»: Володина не станет.
И тут начинается подлинное безумие Передонова. Он обманывается в смыслах, слова больше не служат ему. Намекая на нож, затаенный в кармане, и на близкое убийство, Ардальон Борисыч говорит: «Тут, брат, у меня есть такая штучка, что ты, Павлушка, крякнешь».
А Павлушка не крякнул — завизжал. И в ужасе завизжали все — и Варвара, и подоспевшая на вопли кухарка. И сам Передонов. Ему изменили слова, мироздание порушилось.
Передонов больше ничего не слышит и не владеет ни словом, ни смыслами: «Наконец осмелились, вошли, — Передонов сидел понуро и бормотал что-то несвязное и бессмысленное».
Много есть жуткого на земле. Есть смерть, курносая баба, нанимающаяся в кухарки, есть подлости и пошлости. Есть даже невзрачные желтенькие цветочки со страшным названием — Лютики.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)