Пересказ произведения Пушкина «Домик в Коломне»
Начинается произведение лирическим отступлением о достоинствах или недостатках той или иной формы стихосложения. Заявив, что ему «четырехстопный ямб надоел», автор решает приняться за «октаву». Посетовав, что ныне большинство поэтов гнушаются глагольной рифмой, автор решает «отныне в рифмы брать глаголы». Таким образом, Пушкин нарочито принижает значение поэтической техники, тем самым показывая ее подчиненное значение по отношению к высказываемым мыслям. Поэзия, по Пушкину, как жизнь, прекрасна в любых своих проявлениях —
— Мне рифмы нужны; все готов сберечь я,
— Хоть весь словарь; что слог, то и солдат
— Все годны в строй: у нас ведь не гарад.
Сановный принцип поэзии, а именно — отражение жизни во всей ее полноте, четко высказан поэтом. Поэтическая техника является лишь средством, отображающим жизнь, а не чем-то застывшим и самоценным:
— Немного отдохнем на этой точке.
— Что? перестать или пустить на?.
— Признаться вам, я в пятистопной строчке
— Люблю цезуру на второй стопе.
— Иначе стих то в яме, то на кочке,
— И хоть лежу
— Все кажется мне, будто в тряском беге
— По мерзлой пашне мчусь я на телеге.
— Что за беда?
— Не все ж гулять пешком
— По невскому граниту иль на бале
— Лощить паркет или скакать верхом
— В степи киргизской.
— Поплетусь-ка Дале
— , Со станции на станцию шажком,
— Как говорят о том оригинале,
— Который, не кормя, на рысаке
— Приехал из Москвы к Неве-реке.
Переходя непосредственно к повествованию, рассказчик сообщает, что лет восемь назад у Покрова в лачуге жила с дочерью «одна вдова». Далее рассказчик сообщает, что в настоящее время лачуги уже нет, что на ее месте построили трехэтажный дом, т. е. пародирует характернейший прием сентименталистов и романтиков — придавать всему повествованию оттенок меланхолического воспоминания (т. е. «исторический» антураж занимает место «местного колорита»). Рассказчик повествует о событиях как о давно прошедшем и уже почти стершимся из памяти людей:
— Дни три тому туда ходил я вместе
— С одним знакомым перед вечерком.
— Лачужки этой нет уж там.
— На месте Ее построен трехэтажный дом.
— Я вспомнил о старушке, о невесте,
— Бывало, тут сидевших под окном,
— О той поре, когда я был моложе,
— Я думал: живы ли они? — И что же?
— Мне стало грустно: на высокий дом
— Глядел я косо. Если в эту пору
— Пожар его бы охватил кругом,
— То моему б озлобленному взору
— Приятно было пламя.
— Странным сном
— Бывает сердце полно; много вздору
— Приходит нам на ум, когда бредем
— Одни или с товарищем вдвоем.
Однако последние строки придают пародийное звучание всему отрывку: меланхолические воспоминания попросту объявляются досужим вздором и пустой болтовней, хотя рас сказчик тут же оговаривается, заявляя, что «кто болтлив, того молва прославит» и что ему «доктором запрещена унылость». Затем рассказчик сообщает, что дочь старушки имела «вкус образованный», умела играть на гитаре и пела: «Стонет сизый голубок», попутно рассказчик сетует на унылость русских песен. Автор умело воссоздает романтически-сентиментальный антураж:
— Зимою ставни закрывались рано,
— Но летом до ночи растворено
— Все было в доме. Бледная Диана
— Глядела долго девушке в окно.
— (Без этого ни одного романа Не обойдется; так заведено!)
— Бывало, мать давным-давно храпела,
— А дочка — на луну еще смотрела.
Дочь слушает ночные крики котов и тоскует. «По воскресеньям, летом и зимою» мать ходила с дочкой на богослужение. Туда же ходит некая графиня в «красе надменной и суровой». Рассказчик сравнивает ее с Парашей. Внезапно умирает стряпуха, и вдова с дочкой начинают искать новую. Параша уходит на поиски, отсутствует почти целый день, затем возвращается с какой-то девушкой и представляет ее как стряпуху. Мавра (имя стряпухи) соглашается на минимальную оплату. Скоро выясняется, что новая стряпуха скверно готовит и не умеет шить. В воскресенье мать с дочерью идут к обедне, Мавра остается дома. По дороге вдову одолевают сомнения: не обокрадет ли их часом новая стряпуха. Она возвращается домой и видит как кухарка бреется, «пред зеркальцем Параши чинно сидя». «Кухарка», закрывая лицо, бросается наутек. Когда приходит Параша, мать ей рассказывает о происшедшем. Параша закраснелась или нет, Сказать вам не умею; но Маврушки С тех пор как не было, — простыл и след! Ушла, не взяв в уплату ни полушки И не успев наделать важных бед. У красной девушки и у старушки Кто заступил Маврушу? Признаюсь, Не ведаю и кончить тороплюсь.
— «Как, разве все тут? Шутите!» — «Ей-богу».
— «Так вот куда октавы нас вели! К чему ж такую подняли тревогу, Скликали рать и с похвальбою шли? Завидную ж вы избрали дорогу! Ужель иных предметов не нашли? Да нет ли хоть у вас нравоученья?»
— «Нет. или есть: минуточку терпенья.
Вот вам мораль: по мненью моему, Кухарку даром нанимать опасно; Кто ж родился мужчиною, тому Рядиться в юбку странно и напрасно: Когда-нибудь придется же ему Брить бороду себе, что несогласно С природой дамской. Больше ничего Не выжмешь из рассказа моего». Таким образом, эпический размах, который задается с самого начала столь тщательным подбором изобразительных средств, оказывается всего лишь мистификацией, еще одной пародией на общепринятые стереотипы.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)