Народный глас в творчестве Н. С. Лескова

Глубоко веруя в духовную силу народа, Лесков тем не менее был далек от его идеализации и от сотворения кумиров. Писатель свою позицию объяснял тем, что он «изучал народ не но разговорам с петербургскими извозчиками», а «вырос в народе» и что ему «не пристало ни поднимать народ на ходули, ни класть его себе под ноги».
Подтверждением писательской объективности может служить «Сказ о тульском косом Левше и стальной блохе», оцененный в свое время критикой как «набор шутовских выражений в стиле безобразного юродства».
В

отличие от других сказовых произведений Лескова рассказчик из народной среды не имеет конкретных черт. Этот аноним и выступает от лица неопределенного множества как его своеобразный рупор. В народе всегда бытуют разнообразные толки, передаваемые из уст в уста и обрастающие в процессе такой передачи всевозможными домыслами, предположениями, новыми подробностями.
Легенда творится народом, и такой свободно сотворенной, воплощающей «народный глас» она и предстает в «Левше».
При всем внешнем простодушии повествования рассказ Лескова имеет «двойное дно». Воплощая народные представления о русских
самодержцах, военачальниках, о людях другой нации, о себе самих, простодушный рассказчик знать ничего не знает, что думает о том же самом создавший его автор. Но лесковская «тайнопись» позволяет отчетливо услышать и авторский голос. И голос этот говорит, что властители отчуж-дены от народа, пренебрегают своим долгом перед ним, что правители эти привыкли к власти, которую не надо оправдывать наличием собственных достоинств, что не верховная власть озабочена честью и судьбой на-. ции, а простые тульские мужики. Они-то берегут честь и славу России и составляют ее надежду. Однако автор не скрывает, что тульские мастера, сумевшие подковать английскую блоху, в сущности, испортили механическую игрушку, потому что «в науках не зашлись», что они, «лишенные возможности делать историю, творили анекдоты».
«Истинно русский человек» то посрамляет иноземцев, то оказывается в зависимости от их «системы». Находя общечеловеческое в жизни разных народов и стремясь постичь настоящее и будущее России в связи с ходом исторических процессов в Европе, Лесков вместе с тем отчетливо сознает своеобразие своей страны. При этом он не впадает в крайности западничества и славянофильства, а удерживается на позиции объективного художнического исследования. Как удается «насквозь русскому» писателю и человеку, страстно любившему Россию и свой народ, найти меру такой объективности? Ответ в самом творчестве Лескова.
Тульский Левша, несмотря на все посулы англичан, остается верен своей неблагодарной, но милой сердцу родине. Другой же лесковскип герой — Иван Никитич Сипачев не оправдал упований своей родни и неожиданно для всех (и в первую очередь для себя) умер «немцем». История «онемечивания» «истинно русского человека» выглядит поначалу комически. Однако по мере развертывания повествования автор приобщает читателя к очень серьезным размышлениям о воинствующем пруссачестве, о его постоянном стремлении к германизации соседних народов. Злободневная во времена Лескова проблема эта с небывалой остротой встанет перед людьми XX века.
Рассказы и повести, написанные в пору художнической зрелости Н. С. Лескова, дают достаточно полное представление обо всем его творчестве. Разные и о разном, они объединены «думой о судьбе России». Россия является здесь многоликой, в сложном переплетении противоречий, «убогой и обильной», «могучей и бессильной» одновременно. Во всех проявлениях национальной жизни, ее мелочах и анекдотах Лесков ищет «сердцевину целого». И находит ее чаще всего в чудаках и бедоносцах, как бы перекликаясь с Достоевским, писавшим в «Братьях Карамазовых», что чудак «не всегда частность и обособление, а, напротив, бывает так, что он-то, пожалуй, и носит в себе иной раз сердцевину целого, а остальные люди его эпохи — все каким-либо наплывным ветром, на время почему-то от него оторвались».
Герой рассказа «Несмертельный Голован» — один из таких чудаков. «Несмертелыюсть» простому смертному приписана народной молвой. Однако вопреки легенде уже в первой главке рассказа описана смерть Голована во всей ее неотвратимости и реальности: он «погиб во время так называемого в г. Орле «большого пожара», утонув в кипящей ямине.» Противопоставляя легенде объективные факты, срывая мистические покровы с мифа о «несмертельности» героя, повествователь предлагает читателю задуматься над загадкой, имеющей общечеловеческое значение. Почему простой смертный иногда становится легендарным героем, в силу каких причин «часть его большая, от тлена убежав», продолжает «жить в благодарной памяти»? Державинская цитата в тексте от повествователя вызывает дополнительные ассоциации с Горацием и пушкинским «Памятником», и тем самым рассказу о простом мужике сразу же придается масштабность и философичность.
Первый намек на разгадку тайны, постоянно «густевшей» вокруг Голована, несмотря на предельную чистоту и открытость его жизни, содержит небольшое уточнение: в «кипящую ямину» Голован попал, «спасая чью-то жизнь или чье-то добро». Каждая новая главка рассказа вносит свою долю в расшифровку художественного смысла понятия «несмертельный». И в итоге оказывается, что не посещающий церковь, «сумнительный в вере» Голован является истинным христианином и действительно принадлежит «храму творца-вседержителя», находясь в родстве со всем миром. Строя свою жизнь по законам собственной совести, этот простой русский мужик достигает предельных нравственных высот, и именно ему дано познать «совершенную любовь».
«Тайна» Голована у всех перед глазами, но ее разгадка не становится достоянием молвы. Молва приписывает ему единственный «грех» — связь с чужой женой. На самом же деле Голован и Павлагея, многие годы живя под одной крышей и бесконечно любя друг друга, так и не смогли соединиться. Они так и не позволили себе переступить через другого человека, пусть самого «пустотного и вредного» — спившегося и опустившегося мужа Павлы, которого все остальные считали пропавшим.
Легенда, творимая народом, тем не менее оказалась причастна истине. Во всеобщем тяготении к чуду проявляется потребность самой жизни в высоком, потребность, которая удовлетворяется только бескорыстным и от сердца идущим служением добру. Чудо в лесковском мире всегда идет об руку с жизненной практикой, потому что условием возникновения чудесного является у писателя человеческое деяние, совершаемое «не по службе, а по душе».

1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 votes, average: 5,00 out of 5)


Сейчас вы читаете: Народный глас в творчестве Н. С. Лескова