Отражение во внешности помещиков их внутреннего мира
Как интересно читать человеческие лица! Они словно окна домов, заглянув в которые, можно увидеть чью-то скрытую от посторонних глаз внутреннюю жизнь. Жизнь человека обязательно оставляет свой след прежде всего на лице. Поэтому так важно и в живописи, и в литературе искусство портрета. Им великолепно владел Н. В. Гоголь — автор «Мертвых душ». Переходя от страницы к странице этой поэмы в прозе, мы как бы движемся от портрета к портрету в художественной галерее мастера. Пять помещиков — пять таких не похожих друг на друга психологических
Открывает галерею помещиков Манилов — «человек видный», черты лица которого «не были лишены приятности». Ну просто душечка, а не мужчина: белокурые волосы, голубые глаза, заманчивая (а может, заманивающая, как паук муху в свои сети) улыбка. Всем хорош, но настолько сладок до приторности, что как-то хочется разбавить этот сироп, иначе он просто не годится к употреблению. Через несколько минут общения с ним тебя одолевает скука смертная, как при слушании мелодии, состоящей из одной ноты. «У всякого есть свое, но у Манилова ничего не было», — пишет Гоголь. И портрет его абсолютно точно передает
Настасья Петровна Коробочка — «женщина пожилых лет, в каком-то спальном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее», давно пережила свое время, обозначенное шипением и хрипением стенных часов, которым «пришла охота бить». И как покойно «щелкает направо и налево» маятник этих часов, так размеренно покойно течет в никуда жизнь коллежской секретарши Коробочки.
Есть что-то общее в портретах таких, казалось бы, разных людей, как Манилов и Коробочка: их неопределенность, бесхарактерность проявляются во внешней бесформенности.
Полная противоположность им — Ноздрев — «исторический человек», непременно создающий истории и бесконечно влипающий в них. Встретился Чичиков с этим помещиком не в усадьбе, как с предыдущими владельцами «мертвых душ», а в трактире — втором родном доме этого заядлого игрока и кутилы. Ноздрев только что вернулся с ярмарки, где, по собственным словам, «продулся в пух». Даже возвращаться пришлось не на своей, а на нанятой подводе, не только без часов, но даже и без цепочки к ним. И вся эта удаль молодецкая, возможная только за чужой счет, отразилась во внешности рубахи-парня Ноздрева. Асимметричность лица Нозрева (Чичикову даже показалось, что «один бакенбард был у него меньше и не так густ, как другой») словно подчеркивает смещение в его душе моральных понятий. Гоголь называет Ноздрева «человек-дрянь». Противен он и внешне, особенно утром, когда вышел к Чичикову, «ничего не имея под халатом, кроме открытой груди, на которой росла какая-то борода».Перейдем в следующий зал своеобразного гоголевского музея восковых фигур и встретимся с Собакевичем. Он показался Чичикову «весьма похожим на средней величины медведя». И дальше — все, как в берлоге и у ее обитателей: и фрак, и панталоны, и походка, и даже имя — Михаил Семенович. Это закаленный жизнью человек-накопитель — уже не Коробочка со своими пестрядевыми мешочками, а будто грубо сработанный одним взмахом топора монстр, над отделкой которого природа не сочла нужным потрудиться: и так сойдет. В общении он такой же неповоротливый, топорный, подминающий под себя человек, который никогда ни о чем хорошо не отозвался. «Нет, кто уже кулак, тому не разогнуться в ладонь», — подводит итоги автор.
Но «венец творения», конечно же Плюшкин. Он вобрал в себя всю паскудность предыдущих персонажей, чтобы суммировать ее, став «прорехой на человечестве». Если начиналась портретная галерея помещиков белозубой улыбкой Манилова, то завершается она беззубой улыбкой Плюшкина. Чичиков принял его за ключницу — не за помещика (кстати, одного из самых богатых), не за ключника даже, а за ключницу в грязном дырявом капоте. В Плюшкине ничего не было от маниловского благолепия. Чепец Коробочки трансформировался в старый поношенный колпак, а бакенбарды Ноздрева в «скребницу из железной проволоки, какою чистят на конюшне лошадей». Маленькие глазки Плюшкина еще не потухли, но уже утратили, как и обладатель их, все человеческое и бегают, как мыши, высунувшие из своих нор свои остренькие морды.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)