Петербург в произведениях Достоевского и Пушкина
История русской литературы знает два Петербурга: символ величия России, столицу империи — с Дворцовой набережной, Дворцовой площадью, Исаакиевским собором, набережной Фонтанки. Но у всякого здания есть как парадный фасад, так и грязные задворки. И на этих задворках ютился совершенно иной Петербург — город доходных домов, где в клетушках с грязными темными лестницами и смердящих кабаках коротал свой век люмпен и криминал.
Петербург как европейский город, столица Российской империи, символ ее величия воспет в бессмертных строках
О Петербурге как городе смердящих кабаков и доходных домов с грязными темными лестницами писал Достоевский: «Кажется, кожей чувствуешь духоту и пыль и задыхаешься от особенной летней вони, столь известной каждому петербуржцу».
Образ жизни аристократии в роскошном Петербурге можно охарактеризовать такой строкой из «Евгения Онегина»: «Полусонный в постелю с бала едет он». А вот образ жизни людей петербургского дна отличается коренным образом. Им приходится всеми правдами и неправдами добывать себе кусок хлеба
Как данность следует принимать вековую несправедливость, что из Петербурга не получилось «города-солнца». Пушкин и Достоевский были, скорее, единомышленниками, чем антагонистами. Но Ф. М. Достоевскому в отличие от А. С. Пушкина нужен тот, другой Петербург, как ученому нужна лаборатория для проведения своих опытов, по которым он изучает, по определению Л. Толстого, науку «жить в мире со всем миром».
Для Ф. М. Достоевского в Петербурге в непримиримой схватке столкнулись две цивилизации — европейская и русская. Это город, насильственно построенный, неестественно сложившийся. Имя царя-основателя «Петр» означает камень. А потому Санкт-Петербург, Петрополь — это каменный мешок, мертвый и безликий.
Петербург разрывает родственные связи, пресекает вековые традиции. Неслучайно маляр Миколка из романа «Преступление и наказание» с грустью и сожалением замечает, что в Петербурге можно найти все, кроме отца и матери.
Герои произведений Ф. М. Достоевского ютятся обычно в трущобах между Екатерининским каналом и Фонтанкой. Писатель никогда не описывает городских красот, лицевой, показной стороны столицы. Тем самым он как будто утверждает, что не может быть живой природы в городе мертвецов. А газон на Петровском острове введен в сюжет романа лишь только для того, чтобы усилить контраст — зелени и серого камня, живого и мертвого.
На природе с горожанином начинают происходить страшные вещи: когда Раскольников засыпает под кустом, то видит страшный сон о жестокости, о гибели безвинного существа. Совсем неслучайно и Свидригайлов кончает жизнь самоубийством на Петровском острове под росными кустами.
Цветовая гамма не блещет разнообразием и состоит преимущественно из казенных цветов — желтого и черного. Так во времена Ф. М. Достоевского красили будки и шлагбаумы. Точно так же и жилище старухи-процентщицы представляет собой «небольшую комнату. с желтыми обоями Мебель, вся очень старая и из желтого дерева.». «Желтенькие пыльные обои» мы видим и на стенах в каморке Раскольникова, и в комнате Сонечки. Желтое от постоянного пьянства и лицо Мармеладова.
Так в произведении Ф. Достоевского все пространство окрашивается в желтый цвет. Оно постепенно и как бы незаметно превращается в небезызвестный «желтый дом» — общественную «психушку». Желтый цвет и его оттенки — грязно-желтый, уныло-желтый, болезненно-желтый — усиливают атмосферу нездоровья, болезненности, расстройства, вызывают чувство внутреннего угнетения, психической неустойчивости, общей подавленности. А сочетание «желтого» и «желчного» придает повествованию горький привкус: «Тяжелая, желчная улыбка змеилась по его губам (Раскольникова). Наконец ему стало душно в этой желтой каморке».
Так город перерождается в настоящее кладбище людских судеб, где каменные здания — надгробия, а комнаты петербургских домов — гробы.
Петербург Ф. Достоевского — это город убийств, ужасов и людского одиночества. Вот почему сам писатель всю жизнь мечтал купить землю с лесом и проточным прудом.
Но и в Петербурге А. Пушкина, каким бы привлекательным ни был этот город, едва не гибнет дочь станционного смотрителя. После гвардейской службы в столице Владимир Дубровский идет «шалить с кистенем на большую дорогу». Так что выходит, что между двумя Петербургами — Пушкина и Достоевского — стираются все грани различия. Но все дело в том, что водораздел между добром и злом проходит через сердце каждого человека, а сам город тут ни при чем. Зло рождается в людских помыслах и только совершается в темных подворотнях.