В самом деле что значит в применении к Воланду слова
Это значит, что Воланд воплощает в себе стихию сомнения, отрицания, скептицизма — свойства, кстати говоря, вовсе не одиозные для Булгакова-сатирика. Но какой смысл имеет тогда признание, что, даже пожелав зла, он «вечно совершает благо»? А тот, что в контраст к холодному и наглому Мефистофелю зло для героя Булгакова (теперь уже, кажется, можно назвать так Воланда) — не цель, а средство, средство справиться с людскими пороками и несправедливостью. Воланд разбивает рутину жизни, наказывает подлость и неблагородство, унижает прохвостов,
Мастер для Булгакова — больше, чем писатель. Слово это объемно, оно гулко отзывается разными оттенками смысла. В нем слышно уважение к образцовому умению, совершенному владению ремеслом. Есть в нем и оттенок посвященности, служения некой высшей духовной задаче, начисто чуждой той праздной жизни возле (разрядка автора. — Э. Б.) искусства, какуй ведут литераторы за столиками «Грибоедова» или в коридорах Массолита. В каком-то
Презрение к жалкой суете и тщеславию, гордость своей задачей, сознание того, что добрая и смелая человеческая мысль никогда не погибнет и не угаснет, восхищают нас в мастере. Непрерывна нить духовной культуры, настоящее связано с прошлым бесконечной цепью, и стоит, как говорил Чехов, дотронуться до одного ее конца, как дрогнет другой.
Ближе вглядываясь в мастера, мы найдем в нем черты, родственные Иешуа: верность убеждениям, неумение, даже вопреки затаенной робости и страху, скрывать правду, внутреннюю независимость, так сильно вредящую его личному благополучию. Подобно бродяге из Галилеи, мастер чутко откликается на человеческое страдание, боль.
Но мы бы поторопились, если бы сочли мастера слепым последователем Иешуа. В одном, и очень важном, моменте они решительно расходятся. Герой Булгакова не разделяет идеи всепрощения, ему трудно поверить в то, что всякий человек добр и надо забывать людям любую обиду. Оттого, наверно, он, рассказавший нам о бесконечной доброте Иешуа, сам находит себе покровителя и заступника в могущественном дьяволе — Воланде.
.Пора отметить то общее, что сближает многоразличные и на первый взгляд автономные пласты повествования. И в истории московских похождений Воланда, и в Духовном поединке Иешуа с Понтием Пилатом, и в драматической судьбе Мастера и Маргариты неумолчно звучит один объединяющий их мотив: вера в закон справедливости, правого суда, неизбежного возмездия злу.
Булгаков верит в этот закон с примерной истовостью. Справедливое воздаяние за добро и зло служит у автора средством развязки всех узлов и разрешения всех конфликтов. В такой безусловной вере в справедливость заключена большая моральная сила, но есть в ней и какая-то трогательная в своей наивности беспомощность. Верно, многое надо было пережить и во многом отчаяться, чтобы призвать на помощь сатану и сделать Воланда с его шайкой добрым разбойником наподобие Робин Гуда.
Справедливость в романе неизменно празднует победу, но достигается это чаще всего колдовским, непостижимым образом.
И тот же закон справедливости, воздаяния за добро и зло неукоснительно торжествует в стародавней истории Иешуа Га-Ноцри. Булгакову показалось мало, чтобы предатель Иуда казнил сам себя, повесившись на смоковнице, и, вразрез с версией Евангелия, он убивает его с помощью подосланных Пилатом наемных убийц. Слишком большой честью для Иуды было бы разрешить предателю раскаяние и самоубийство, внушенное угрызениями совести. Зато Понтия Пилата автор накажет бесконечной мукой, заставив две тысячи лет терзаться бессонницей, головной болью и пыткой вечного воспоминания о той роковой минуте, когда он выдал палачам Иешуа. Пусть же теперь трусливый властитель Иудеи посидит и покорчится в своем каменном кресле на безрадостной плоской вершине, видя всегда перед глазами невысыхающую лужу — то ли пролитое когда-то неловким рабом вино, то ли напоминание о невинной крови Иешуа — и ничего на свете не желая более, чем прекратить эту пытку вечности.
В законе справедливости, трубадуром которого выступает дьявол, есть, впрочем, одна сторона, неприятная ему самому. Воланд ставит правилом своей деятельности возмездие, воздаяние, но совершенно глух при этом к идее милосердия. А между тем без милосердия, как и без возмездия, убежден Булгаков, не может жить в мире справедливость. И женскому сердцу Маргариты дано в романе выразить эту мысль.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)