Образ «нового человека» и отношение автора к нему в романе Тургенева «Отцы и дети»
Отношение автора к созданному им художественному образу не укладывается в расхожие представления о добром или злом, положительном или отрицательном герое. Н. В. Гоголь неоднократно признавался в любви к Собакевичу, Плюшкину, Манилову, открыто заявлял, что в этих характерах он воплотил собственные дурные свойства. М. Ю. Лермонтов, видя в Печорине воплощение пороков всего нашего поколения, все же уходил от однозначной этической оценки. Что касается Тургенева, то его — в равной степени огорчали как толки одних критиков о Базарове, сходившиеся
Не будем пренебрегать тем, что понятия детства и отцовства — это, прежде всего, понятия возрастные. В них отражены универсальные фазы развития человека, о необходимости соответствия которым мудро сказал А. С. Пушкин: «Смешон и юноша степенный, смешон и ветреный старик». Во-вторых, это понятия, относящиеся
Современники же Тургенева увидели только одно: столкновение двух идеологий, носителями которых предстали поколения отцов — Кирсановы и детей — Базаров. Последний выражал идеалы разночинной молодежи, нигилистов как новой общественно-политической силы, горячей, неуемной, резкой, строящей свою жизнь на принципах отрицания, атеизма, материализма. Молодые люди считали себя деятелями, пришедшими на смену бесполезным мечтателям и идеалистам 1830-1840-х гг. Те же в свою очередь с тревогой и недоумением вглядывались в лица пришедших, тщетно пытаясь отыскать в них близкие черты. Тургенев не отрицал правомерности такого партийного толкования художественных образов, так как видел за ними реальных людей с их проблемами, заботами, с их правдой, которую не принимал, но уважал. Однако для нас, живущих в XXI веке, революционность и нигилизм утратили новизну: мы хорошо понимаем историческую бесплодность абсолютного отрицания, его огромную разрушительную силу, несоизмеримую с мизерным созидательным эффектом.
Мы видим также, что при всей эмоциональной взрывоопасности логическая основа словесных баталий между Базаровым и Кирсановым элементарно проста. Ее сформировал сам Базаров, призывая Аркадия говорить на общие места, например: «сказать, что просвещение полезно — это одно общее место, сказать, что просвещение вредно — это противоположное общее место». Эта основа как будто щеголеватее, а в сущности одно и то же. И действительно, Павел Петрович отрицает материализм, Базаров утверждает его; один преклоняется перед гением Пушкина, Шиллера, Гете, другой вос-клицает: «Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта!»; для одного природа — источник высоких эстетических наслаждений, другой же, по собственному признанию, глядит на небо тогда, когда чихнуть хочется.
Правды в односторонности быть не может, и, втайне чувствуя это, и Базаров, и Павел Петром одинаково горячатся и раздражаются, доходя в своих суждениях до крайности. Разность выводов только подчеркивает наличие общей исходной точки их разноречий. Будучи антиподами, они сходятся в аристократизме, обусловленном самим фактом социального происхождения. Павел Петрович гордится своими дворянскими корнями, а Евгений — тем, что его дед землю пахал, но оттенок надменной гордости проскальзывает и на его лице.
Более того, мы замечаем несоответствие поведения персонажей их возрастным характеристикам. Базаров бывает смешным в одновременном непризнании авторитетов и тяготении к авторитарности собственных высказываний, молодому человеку не идут презрение к романтизму, пылкости чувств и ориентация на трезвый расчет и практицизм. Да и Павел Петрович тоже нелеп в наивном упорстве, инфантилизме, сказавшемся, например, в той поспешности, с которой он согласился на дуэль со cвоим оппонентом.
И все же ни острота идеологических споров, ни упорство противника, ни тем более бытовые неурядицы не несут в себе обязательного элемента трагизма. Начиная с середины романа мы наблюдаем Базарова раздвоенным, растерянным, мятущимся, недовольным собой. «Что-то другое в него вселялось, чего он никак не допускал, над чем всегда трусил, что возмущало его гордость», — пишет автор. И дело не только в том, что он, видевший в любви чепуху, гниль, художество, чистую физиологию, вдруг страстно и отчаянно полюбил Одинцову. Открывшаяся способность любить — скорее не причина, а следствие внутреннего переворота, который, бесспорно, имеет масштабный, мировоззренчесий, общечеловеческий характер.
Базаров относится к тем «детям», которые, полагаясь на собственный ум и собственные силы.1 считают себя свободными от ошибок и заблуждений предшественников, отказываются нести какую-либо нравственную ответственность за них. А это уже гораздо значимее, драматичнее, а главное разрушительнее, чем любые политические или житейские конфликты.
В сознании героя, искавшего опору только в себе, внезапно возник образ развернутой бездны, ежеминутно готовой поглотить как бы висящего на ниточке человека. И вновь вспоминаются пушкинские строки: «Есть упоение в бою, у бездны мрачной на краю.»
Тургенев как бы доводит драматическую ситуацию А. С. Пушкина в пьесе «Пир во время чумым главный герой которой так похож на Базарова: талантлив, дерзок, непокорен. Заразившись смертельной болезнью, Базаров действительно гибнет «у бездны мрачной на краю».
Трагической скорбью веет от последних страниц романа. Горько оплакивают потерю своего любимого сына старики Базаровы, и не меньше искренней горечи в авторском описании одинокой матери в размышлениях о всесильности святой и преданной любви, которая одна способна примирить страстное, грешное, бунтующее сердце с величавым спокойствием мира, мудрым равнодушием природы и бесконечностью жизни.
Для нас роман Тургенева «Отцы и дети» прежде всего проникнут мыслью о единстве жизненного процесса, неразрывности отцов и детей, духовной преемственности прошлого, настоящего и будущего.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)