«Раю, мой раю…»

К вопросу об изучении пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад»

Проблема влияния религии на творчество отдельных писателей и на литературу в целом остается одной из самых сложных как в литературоведении, так и в методике преподавания. Истолкование произведения сквозь призму христианства делается подчас столь прямолинейно, «в лоб» и сопровождается таким количеством явных натяжек, что вызывает невольное отторжение у читателя . Учителю, решившемуся в классе обсуждать религиозные мотивы в художественном произведении, стоит быть очень

и очень осторожным, чтобы не превратиться в проповедника, своими неумелыми действиями калечащего литературный текст.

Особенно это касается таких «сдержанных» в религиозных вопросах писателей, как Чехов. При том, что у него много произведений, тематически или сюжетно связанных с христианством, назвать его писателем­христианином все же нельзя.

Публикуя материал Марины Лазаревой, который привлек нас очень аккуратным обращением с этой проблемой, мы сознательно открываем дискуссию на тему «Чехов и религия». Думаем, что и у литературоведов, и у преподавателей есть что сказать по этому поводу.

Традиция

изучения пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад» в школе знает много различных подходов: социально-исторический, культурологический, философский… Кажется, наименее освоенным является подход религиозный. Именно на нем мы бы и хотели заострить внимание, так как рассмотрение этого произведения в духовно-религиозном аспекте представляется перспективным.

Такой подход существенно дополнит представление о творческом замысле автора «Вишневого сада», о его мировоззрении в последний, предсмертный период творчества.

Вопрос о религиозности А. П. Чехова относится к числу наиболее дискутируемых; к однозначному ответу на него исследователи не приходят. И все же атеистом писателя не может назвать большинство чеховедов. Так, А. Чудаков убежден, что «Чехова нельзя назвать безучастным к религиозным вопросам, он понимал, что Бога нельзя обойти молчанием.

Герои Чехова часто участвуют в религиозных разговорах, высказывают свои верования и сомнения, цитируют Библию, рассуждают на евангельские темы, часто исполняют религиозные таинства и обряды, присутствуют на богослужениях и крестных ходах и переживают глубокие волнения, ощущение Бога Живаго и радости сильной, восторженной, неземной. Писатель, безусловно, понимал и допускал возможность живого опыта веры» .

Н. Капустин считает, что Чехов «находится в русле уравновешенного, хотя и драматически напряженного от понимания несовершенства человеческой жизни, гуманизма, который не отрицает этических ценностей христианства, но не может примкнуть к его онтологии» . М. Эпштейн, называя Чехова одним из самых секулярных русских писателей, при этом парадоксально утверждает, что «все его творчество представляет собой критику секулярно­сти под именем «пошлости» и «мещанства»» .

Известный православный литературовед М. Ду­наев не соглашается с тем, что писатель был атеистом, отмечая, что «Чехов все свои интимно-духовные переживания тщательно укрывал от посторонних, нередко отделываясь шуткою, когда речь заходила о сущностно важном для него» .

Нам бы хотелось отметить, что у Чехова, как у человека ищущего, был свой духовный путь, и отношение к Богу, вере, религии у него менялось на протяжении жизненного пути, то есть его духовно-религиозное сознание, как у многих, претерпело эволюцию. Его путь лежал от цельной, сердечной детской веры через безусловное испытание атеизмом в молодости к трудному обретению веры в последние годы жизни. Мы также убеждены: нельзя не согласиться с М. Дунаевым в том, что свои духовные переживания Чехов тщательно скрывал от посторонних, сознательно или подсознательно «зашифровывая» их в своих произведениях.

Это особенно ярко проявляется в «закатном» творении Чехова — пьесе «Вишневый сад». Умирающий, угасающий Чехов, прекрасно понимая, что подошел к последней черте, напряженно думает о том, что есть кончина, смерть и что будет после смерти. И все эти мысли говорят, на наш взгляд, об одном — о вере автора в будущую жизнь и вообще — о вере автора.

Попробуем это показать, проанализировав в заявленном ключе комедию «Вишневый сад», концентрируя внимание не на технологическом, а на содержательном аспекте изучения данной пьесы в школе.

Умирающий Чехов сознательно или подсознательно показал в своей гениальной пьесе историческое движение человечества и одновременно движение души человеческой от первозданного чистого состояния через грешную земную жизнь к Небесному Иерусалиму — причалу человеческих душ, очистившихся страданием и покаянием от грехов. Ключевым образом в комедии является, безусловно, образ вишневого сада. Первое действие символиче­ски раскрывает детство человечества — его невинность — через образ цветущего сада . «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал И взял Господь Бог человека и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» , — читаем мы на первых страницах Книги Книг. Это Утро как человечества в целом, так и каждой отдельной человеческой души запечатлено именно в 1-м дей­ствии пьесы, что проявляется уже в первой ремарке, характеризующей место действия: «Комната, которая до сих пор называется детской Рассвет, скоро взойдет солнце.

Уже май, цветут вишневые деревья…» . Эдем — цветущий сад — поистине утро человечества, его детство.

Дальше появляются герои, которые вспоминают свое детство: это прежде всего Раневская, Гаев. Вспоминает свое детство и Лопахин. Но уже здесь начинает разворачиваться великий «седьмой день» — земная человеческая жизнь, полная грехов и просто нелепых поступков, которые неумолимо отдаляют человека от рая, от состояния невинно­сти и цельности души. Герои постоянно напоминают друг другу о времени — так в пьесу входит увиденный и отмеченный всеми мотив уходящего времени.

О времени наиболее часто и конкретно напоминают Лопахин и Варя — герои, живущие настоящим. Лопахин, кажется, вообще контролирует время: его постоянные напоминания о точном времени как бой часов, они заставляют действующих лиц памятовать о том, что время неумолимо уходит, приближая всех к последней черте — переходу в вечность.

Здесь, в 1-м действии, также завязывается главный узелок, связывающий действие комедии, оформ­ляется тот стержень, на котором держится ее конфликт — решение судьбы вишневого сада. И хоть вопрос о судьбе его остается пока открытым, ответ, пожалуй, ясен: вишневый сад не сохранится. Он не может сохраниться, ибо человечество было изгнано из Эдема за грехи.

Мотив искупления грехов звучит пронзительно и настойчиво; он прежде всего связан с образом Раневской. Почему же так не понимают друг друга Лопахин, с одной стороны, и Раневская с Га­евым — с другой? Все становится предельно ясным, если рассматривать соответствующие диалоги и сцены в религиозном ключе, не забывая о той высокой символике, которой исполнен образ вишневого сада: рай-Эдем утерян, человечество потеряло его за свою греховность. Тоска по раю объяснима, но Эдема не будет больше в истории человечества — такова воля Божия. Напоминание о том, что сад невозможно сохранить в прежнем состоянии, автор вкладывает в уста трезво мыслящего Лопахина.

А Раневская и Гаев похожи на детей, надеющихся на чудо. И они тоже правы! Да, Эдема не будет, но райское блаженство возможно: оно обетовано тем, кто искупит свои грехи.

И оттого так оптимистично завершается 1-е действие.

» Варя. Пойдем, родная, пойдем…

Трофимов . Солнышко мое! Весна моя!»

Нет дороги назад к Эдему, к цветущему саду, где блаженствовал человек на заре человечества, когда был невинен, как дитя. Но блаженство — в будущем, оно обещано, Христос вернул рай тем, кто верит в Него и Ему, кто готов к покаянию. Надо идти радостно, а не уныло по жизненной дороге, ожидая ту, новую весну, которая придет после зимы.

Общепризнано, что кульминационным в пьесе является 3-е действие, где во время веселья и пляски за сценой решается судьба вишневого сада. Однако нам наиболее важным в плане выражения основной мысли автора видится действие второе. Именно здесь герои вышли из стен усадебного дома на волю. Знаменательно, что они сидят на кладбище: «…большие камни, когда-то бывшие, по-видимому, могильными плитами…» . Символична декорация: вишневый сад, дорога, и далеко-далеко на горизонте обозначается большой город, который бывает виден только в очень хорошую, ясную погоду.

Люди на кладбище — между прошлым человечества и человека и будущим их: вишневый сад — Эдемский рай — люди, живые, но сидящие на кладбище , а впереди — будущее — удивительный город…

«И увидел я новое небо и новую землю. Ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего.

И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними, они будут Его народом, и Сам Бог будет Богом их», — вещает апостол Иоанн. Чехов не случайно вводит в художественную ткань своего произведения образ города, видимого в ясную погоду: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» .

Герои сидят на кладбище в преддверии заката и говорят и делают, кажется, какие-то нелепости. Вот Шарлотта достает из кармана и ест огурец, Епиходов играет на гитаре и что-то поет, Дуняша пудрится, Яша зевает и закуривает сигарету. Кто-то вспоминает про Бокля, кто-то говорит, что хочет застрелиться, кто-то — что выйти замуж. Они говорят и думают о том, о чем думают и говорят все люди.

Боже, как все это мелко, на что мы тратим драгоценный дар — жизнь… Герои не слышат друг друга — как всегда и мы в этой жизни. Лопахин довольно грозно напоминает о том, что должна решиться участь вишневого сада. Здесь вишневый сад становится символом души человеческой, которая рано или поздно предстанет пред Господом на суд. Внешне герои не реагируют на предупреждение Лопахина, но, наверное, каждый из них размышляет об этом.

Не случайно здесь очень много пауз, во время которых герои не просто молчат, а думают. О чем? Наверняка о сущностном, о том, о чем размышлял умирающий Чехов…

Чрезвычайно важен в художественном рисунке 2-го действия образ прохожего, идущего по жизненной дороге от сада к небесному Граду. Это собирательный образ… одного из нас. Немножко пьяненький, он декламирует что-то из кого-то и просит денег. Раневская дает ему золотой.

Варя плачет: «Этим, Мама, шутить нельзя» . Но через золотой никто не осчастливлен и никто не пострадал — ни прохожий, ни Варя с присными, ибо что есть деньги?..

И опять завершается действие мотивом ухода, причем ухода к чему-то лучшему.

» Аня. Что ж? Пойдемте к реке. Там хорошо.

Трофимов. Пойдемте.

«.

Действие 3-е — «пир во время чумы», желание заткнуть уши и закрыть глаза в преддверии и предчув­ствии надвигающейся смерти. Здесь вишневый сад уже становится символом земной жизни человека, которая должна оборваться. Приезд Гаева с Лопахиным и известие о продаже вишневого сада отрезвляют людей, они осознают неминуемость собст­венной кончины, о чем так много, безусловно, думал сам автор, угасающий от чахотки. Нет! Жизнь земная не будет вечной, как не вечен вишневый сад — то цветущий, то плодоносящий.

И как бы ни был прискорбен вывод о неминуемом уходе, последний неизбежен. Вопрос только в том — а что потом? Тьма, небытие или новый сад?

Ответ автора однозначен: новый Сад, точнее Град. И снова — мотив ухода. И не случайно он вновь решается оптимистично.

» Аня. Мама!.. Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа…

Пойдем со мной, пойдем, милая отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее прежнего, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама! Пойдем, милая, пойдем!..» .

Действие 4-е — закатное. Автор примирился с неизбежностью кончины, а его герои — с продажей вишневого сада и своим отъездом . Доминирующий мотив здесь пустота. Все горестны и в то же время полны надежды. Надежды на то, что кроме этой, привычной жизни, есть жизнь иная — там — в Святом Граде. Все прощаются, ощущается что-то печальное, грустное, но светлое!

Это светлая грусть, ибо есть у автора вера в ту, иную, лучшую жизнь.

Печальным финалом этой печальной комедии кажется то, что забыли Фирса. Но он отжил свое. И не потому, что стар, а потому, что его дни сочтены, ему пора уходить совсем.

То, что он стар, как-то смягчает горечь ситуации. Так решил мудрый Чехов. Но уходить приходится и гораздо более молодым…

» Фирс. Жизнь-то прошла, словно и не жил. И полежу…

Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!.. » .

Вся прожитая земная жизнь кажется всего лишь комедией — слишком много в ней было нелепого. Но это лишь видимая часть того айсберга, имя которому — жизнь. Там, за смертью, ждет истинная жизнь — в Граде Небесном, и в это уверовал автор, и это зашифровал в своей загадочной несмешной комедии.

От навсегда потерянного сада-Эдема — через груст­ную комедию-жизнь — к Граду Небесному, Иерусалиму, с Неба сходящему…