Лирические миниатюры Александра Солженицына
В обширной критической литературе, посвященной творчеству А. Солженицына, его лирическим миниатюрам, написанным в 1958-1960 гг. в Рязани и известным под заглавием «Крохотки» отводится исключительно мало места. В одних работах они вообще не упоминаются, в других о них говорится общо и бегло. А между тем «Крохотки» вполне заслуживают особого научного исследования, так как оказались значительным событием и творческой биографии самого автора, и историко-литературного процесса 50-х — начала 60-х годов.
А. И. Солженицын. Фото. Лето 1957 г.
Цикл
Как и его предшественники, Солженицын в своих миниатюрах иногда отказывается от непосредственного выражения смысла в тексте и на первый план выдвигает зарисовки мелких эпизодов окружающего мира, придавая им форму мимолетных мгновений, зафиксированных как будто наспех героем-повествователем и отражающих его актуальное
Так, обыкновенная колода дерева в миниатюре «Вязовое бревно» становится не только объектом описания, но заодно и символом стойкости, могущества природы, ее способности к сопротивлению и сохранению своих живительных сил.
Аллегорический смысл содержит и миниатюра «Костер и муравьи». В ней дана импрессионистическая зарисовка муравьев, попавших в огонь вместе с гнилым бревном, в котором жили. Описывая мечущихся и погибающих в пламени насекомых, не желающих покидать свой родной Дом, повествователь явно поэтизирует их стихийный героизм, но смысл произведения этим не исчерпывается. Поведение солженицынских муравьев ассоциируется с патриотическим порывом жителей Москвы в романе Л. Толстого «Война и мир», которые, несмотря на разорение, возвращаются в свой город-муравейник и отстраивают его во имя «чего-то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки…».
Намекая на образ толстовского «человеческого муравейника», Солженицын взывает здесь к патриотическим чувствам сограждан-современников и опосредованным путем напоминает им, что нельзя покидать родину, находящуюся в опасности.
Эта мысль нашла отражение и в других его произведениях, между прочим, в «Красном колесе», но наиболее четко и непосредственно она прозвучала в статье «Образованщина» , где писатель сурово осудил русскую интеллигенцию, уехавшую на Запад из-за материальных соображений, обвинил ее в равнодушии к общественным проблемам и отсутствии патриотических побуждений.
Иначе построены миниатюры «Отражение в воде», «Способ двигаться», «Старое ведро» и «Колхозный рюкзак», которые условно можно определить как философские этюды. Описательный материал в них максимально сгущен, а на первый план выдвигаются размышления автора-повествователя, представленные в форме внутреннего монолога. Толчком к размышлениям являются обыкновенные предметы и явления окружающей человека действительности: вода быстро текущего потока, старое, уже никому не нужное ржавое ведро, плетеный короб — традиционный рюкзак русской деревенской женщины-труженицы.
В каждой из этих миниатюр мысли повествователя завершаются выводами, неожиданно придающими содержанию иной, метафорический смысл.
Таково, например, окончание миниатюры «Старое ведро». Брошенное у блиндажа старое ведро, над незавидной судьбой которого задумывается повествователь, ассоциируется в его сознании со сверстниками-фронтовиками. Оживляя в памяти образы однополчан, он с горечью констатирует, что их совместные фронтовые чаяния, все, чем жили, «на что надеялись, и самая дружба бескорыстная — прошло дымом», то есть проплыло и рассеялось, оказалось таким же бесполезным хламом, как и брошенное, отслужившее свое, ржавое ведро.
Переносный смысл приобретает и лубяной плетеный короб из миниатюры «Колхозный рюкзак». Крестьянская корзина-рюкзак, емкостью и прочностью которой восхищается повествователь, опосредованным путем отражает смекалистость, трудолюбие и жертвенность русской женщины-колхозницы, взявшей на свои плечи тяжкое бремя забот о пропитании семьи. Одновременно тяжелая ноша русской крестьянки в сознании автора-повествователя ассоциируется с писательским трудом, который он понимает как ответственный общественный долг. Подспудно прозвучавшая в миниатюре мысль о писателе как властителе душ, восходящая к традиции А. Пушкина, Л. Толстого, Ф.-остоевского, прошла красной нитью через все последующие произведения Солженицына, своеобразно модифицируясь и обогащаясь.
Ему особенно близки идеалы русской классической литературы, стремящейся вслед за Пушкиным возбуждать «чувства добрые», призывать «милость к падшим», «глаголом жечь сердца людей».
Развивая эти мотивы в более поздних произведениях и публицистике, Солженицын воспринимает литературу и вообще все подлинное искусство как особый дар Творца людям, благодаря которому они могут приобщиться к тайнам высшего порядка. «Искусство, — отмечает он в «Нобелевской лекции», — растепляет даже захоложенную, затемненную душу к высокому духовному опыту». Припоминая в этом контексте слова — остоевского «красота спасет мир», Солженицын выражает свое глубокое убеждение в том, что подлинное искусство, в котором нерасторжимые узы соединяют истину, добро и красоту, может уберечь человечество от нравственной катастрофы и привести его к духовному единству.
Следующая группа «Крохоток» — «-ыхание», «Гроза в горах», «Утенок» и «Приступая ко дню» — представляет собой что-то промежуточное между миниатюрами первого и второго типа. Они отличаются довольно четко выдержанной трехчленной структурой. Первая часть, как обычно, содержит импрессионистическое описание фона, ситуации, в какой находится повествователь. Потом следует его краткая рефлексия, возникшая под влиянием увиденного, придающая запечатленному эпизоду более широкий контекст. В конце повествователь подводит итоги своих размышлений, конструируя их в публицистически выраженной форме.
По такой модели построена миниатюра «-ыхание». Ее начало — описание крохотного садика после дождя, впечатляюще отражает настроение повествователя, который, как узнаем, совсем недавно возвратился из заключения и радостно, жадно приобщается к жизни на свободе.
По своему умонастроению он напоминает рассказчика «Матренина двора» , близкого ему жизненным опытом и отношением к природе, которую оба тонко чувствуют.
Родственен ему и повествователь рассказа «Правая кисть» , весь текст которого наполнен ощущением радостного возвращения героя к естественному бытию и простым человеческим ценностям. Описание настроения рассказчика сменяется в «-ыхании» его размышлениями о свободе и тюрьме. В них он развивает авторскую мысль о заключении как лишении воли, которая, по его мнению, дороже и важнее человеку, чем самая лучшая пища, напитки и даже женская ласка. Подытоживая свои размышления, повествователь утверждает, что в жизни можно довольствоваться самым необходимым, можно смириться с неудобствами и недостатками, но без воли жить нельзя.
Свобода и тюрьма предстают в «-ыхании» как два противоположных, взаимоисключающих начала.
Позже Солженицын значительно расширил смысл обоих понятий, придав им иные свойства и значение. В «Одном дне Ивана — енисовича» он выдвинул тезис о тюрьме как «порыве к небесам», где «есть время о душе подумать».
Развивая эту мысль, заимствованную у святого Павла, в других своих произведениях, и прежде всего в повести «В круге первом», Солженицын утверждает, что тюремные ограничения, аскеза и страдания содействуют укреплению человеческого духа, позволяют приобрести внутреннюю свободу. Недаром испытавший на собственном опыте духовное возрождение герой Солженицына восклицает: «Благословение тебе, тюрьма, что ты была в моей жизни!»
Привлекают внимание и другие миниатюры анализируемой группы, — прежде всего «Гроза в горах» и «Утенок», отличающиеся богатством содержания и художественного оформления.
В первой дана прекрасная, импрессионистическая картина ночной грозы, состоящая из отрывочных штрихов, мастерски зафиксированных наблюдателем чередующихся световых и звуковых эффектов, мрака, цвета и разных его оттенков.
Во второй миниатюре в центре внимания яркое, лирическое описание недавно вылупившегося из яйца утенка. В обоих случаях непосредственные впечатления рассказчика становятся толчком к рефлексиям и выводам глобального характера.
В миниатюре «Гроза в горах» он формулирует мысль о человеке как частице большого, стихийного мира космоса. Непосредственное участие в мистерии природы позволяет героям произведения ощутить ее величие и мощь и одновременно почувствовать свое родство с бытующими в ней таинственными, созидательными силами.
В другой миниатюре красоте, гармонии и неповторимости природы, воплощенных в маленьком утенке, Солженицын противопоставляет мир современной техники, которую воспринимает как что-то уродливое и бездушное, деформирующее в человеке чувство прекрасного. Иронизируя над стремлением современников подчинить себе мир космоса, писатель в полемическом задоре восклицает: «Но никогда! — никогда, со всем нашим атомным могуществом мы не составим в колбе, и даже если перья и косточки нам дать — не смонтируем вот этого невесомого жалкенького желтенького утенка…»
Неприязнь Солженицына к современной технике особенно ощутима в миниатюре «Способ двигаться», где она предстает перед читателем в облике безобразного шестилапого дракона «с мертвыми стеклянными глазами», скрежещущего железом, изрыгающего вонючий фиолетовый дым. Здесь, а также в «Утенке» и «Грозе в горах», писатель явно перекликается с А. Куприным , М. Пришвиным , С. Сергеевым-Ценским и Б. Зайцевым , которые в начале XX века противопоставляли городской цивилизации естественную, спонтанную жизнь природы. Возрождая их идеи в «Крохотках», как, впрочем, и в одновременно возникшем «Матренином дворе», Солженицын закладывал фундамент неославянофильского течения русской литературы, в которое позже включились Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Белов, В. Личутин, В. Лихоносов, Е. Носов, Б. Можаев, В. Распутин и многие другие представители так называемой «деревенской прозы».
Особую группу «Крохоток» составляют миниатюры, которые условно можно определить как путевые очерки. К ним принадлежат: «Озеро Сегден», «Город на Неве», «Прах поэта» и «На родине Есенина». Все они являются плодами путешествий Солженицына по России весной и летом 1958 года.
В «Прахе поэта» и «На родине Есенина» нашли отражение впечатления велосипедных экскурсий автора вдоль Оки, а в «Городе на Неве» — наблюдения и мысли, возникшие под влиянием поездки в Ленинград.
Каждая из этих миниатюр содержит характерное для путевого очерка документальное начало, которое составляют названия реально существующих местностей, рек и озер , исторических памятников и лиц , конкретизирующих место действия и исполняющих важную познавательную функцию. Но факты, хотя они здесь и важны, не являются самоцелью и даны, как, например, описание окрестностей озера Сегден или села Константинова в сжатой, динамической форме путем введения кратких усеченных конструкций, назывных предложений, эллипсисов. Жизненные реалии и очерковые зарисовки фона переплетаются с размышлениями, оценками, публицистическими интонациями, придавая повествованию свободный, ассоциативный характер.
Центр повествования составляет рассказчик, тождественный реальному автору, объединяющий разнообразные языковые пласты в единое целое и выступающий в рамках одного текста в функции наблюдателя-обозревателя, комментатора, мыслителя и судьи.
Так, например, в миниатюре «Прах поэта» он вначале играет роль информатора, знатока исторического прошлого деревни Льгово. Потом по принципу контраста дается описание ее современного вида. Величию и красоте деревни в прошлом противопоставляются уродство и опустошенность в настоящем. В повествование попутно включаются рефлексии рассказчика и текст плакатных лозунгов.
Но главная эмоциональная настроенность миниатюры — боль и гнев повествователя, опечаленного разорением, уничтожением уникальных памятников сакрального зодчества и живописи Льгова, выражается опосредованным путем. В текст введено высказывание второго рассказчика — местного жителя, который в спокойной сказовой манере извещает приезжих о том, как дети-колонисты изгадили монастырские стены, разбили иконы, как церкви Льгова разбирались на кирпичи для колхозного коровника, как он сам вместе с другим представителем деревни рвал мантию архиерея, обнаруженного в склепе под церковью. И вот эта речь равнодушного свидетеля, который напоминает повествователя многочисленных рассказов М. Зощенко, говорит о многом.
Она полностью его компрометирует, отражая животный примитивизм и духовную пустоту.
Показывая духовный и нравственный упадок соотечественников, Солженицын в «Прахе поэта» задумывается над его истоками. В текст своей миниатюры он вводит слова «вышка», «вахта», «зона», которые небезразличны для ее смысла, тем более, что набраны разрядкой. Они обозначают лагерь, тюрьму, узниками которых становятся древние монастыри и прах поэта Полонского, символизирующие духовные ценности прошлого.
Таким образом писатель стремится подчеркнуть, что причиной морального падения сограждан является их духовное закабаление, полный разрыв с национальными и религиозными традициями.
В миниатюре «Озеро Сегден» позиция рассказчика выражается более четко. Описывая прекрасную русскую природу, а также свои личные переживания, он не избегает и прямых публицистических интонаций, родственных радищевским, обличительным нотам из «Путешествия из Петербурга в Москву». Особенно резкий, непримиримый характер они приобретают в финальных партиях миниатюры, где повествователь зло клеймит «лютого князя, злодея косоглазого», напоминающего сказочного Кощея Бессмертного, который вместе со своими «злоденятами» захватил озеро и держит в страхе и послушании окрестных жителей».
На фоне рассмотренных произведений своими жанровыми и стилистическими особенностями заметно выделяются миниатюры «Мы-то не умрем» и «Путешествуя вдоль Оки», близкие по форме к литературному фельетону. Они отличаются легкостью, подвижностью повествования. Главную, связывающую роль в них играет личность повествователя-гражданина, который стремится обратить внимание соотечественников на будоражащие его важные нравственные проблемы.
В миниатюре «Путешествуя вдоль Оки», развивая основной мотив «Праха поэта», он выступает в защиту памятников сакрального зодчества и подчеркивает их огромную роль как центров жизни народа, помогающих человеку побеждать в себе необузданные звериные инстинкты. Эта мысль в прямой публицистической форме выражена в финале миниатюры: «И всегда люди были корыстны, и часто недобры. Но раздавался звон вечерний, плыл над селом, над полем, над лесом.
Напоминал он, что покинуть надо мелкие земные дела, отдать час и отдать мысли — вечности. Этот звон, сохранившийся нам теперь в одном только старом напеве, поднимал людей от того, чтоб опуститься на четыре ноги».
В миниатюре «Мы-то не умрем», написанной в стиле нравоучительных трактатов Солженицына, повествователь-моралист гневно обличает сограждан за бессердечие, утрату памяти об умерших и потребительское отношение к жизни. Констатируя признаки нравственной «болезни» общества, Солженицын сигнализирует о проблемах, которые позже подвергнет глубокому, всестороннему анализу в своей художественной прозе и публицистике .
К главным виновникам нравственного разложения личности в советской России писатель причислит марксистско-ленинскую идеологию, демагогию, отравившую умы, осквернившую традиционные духовные ценности, заменившую Божьи заповеди — принципом вседозволенности во имя «торжества революции», «коммунистического будущего», «пользы дела», а Бога, Иисуса Христа — культом личности Ленина и Сталина. Одновременно, отрицая пороки советской системы, Солженицын обратится к нравственным учениям Толстого, В. Соловьева, — остоевского и подчеркнет, что путь очищения человека, его возвращения к вере, добру и любви идет через покаяние и самоусовершенствование.
В миниатюрах, написанных в форме фельетона, Солженицын проявляет себя как искусный полемист. Он умело подбирает факты, свободно вплетая в повествование фрагменты объявлений и лозунгов, контрастно сопоставляя прошлое и настоящее. При этом писатель неустанно оспаривает чуждые ему мнения, вводя в текст обрывки высказываний оппонента.
Позиция повествователя обычно выражается в оценках и комментариях, но неоднократно он обращается и к опосредованному способу представления своих эмоций , принуждая читателя к «домысливанию», активному восприятию текста, одновременно придавая ему более художественный характер.
В «Крохотках» наметились основные идейно-художественные тенденции всего творчества Солженицына. В них прозвучали главные мотивы его позднейшей прозы и публицистики, а также в общих чертах проявился художественный почерк писателя, своеобразно сочетающего исповедь и проповедь, импрессионистические зарисовки, публицистическое начало и документ. Этот полистилизм, сложный и богатый сплав разнообразных языковых пластов, оригинальных стилистических конструкций, интонаций, жаргонных слов и пословиц нашел яркое выражение в «Одном дне Ивана — енисовича», в очерковой книге «Бодался теленок с дубом» , в «Архипелаге ГУЛаг» и в значительной степени окрасил повествование других произведений Солженицына.
Художественные поиски писателя в «Крохотках» тесно соприкасались с тенденциями к самовыражению, которые на рубеже 50-х и 60-х годов особенно четко определились в творчестве О. Берггольц и В. Солоухина , произведения которых ознаменовали в тогдашней литературе появление нового течения — так называемой лирической прозы.
Солженицын в «Крохотках» шел в том же направлении, но прокладывал свою собственную тропу. Он возродил жанр лирической миниатюры, которая в русской литературе советского периода долгое время была в опале, и, творчески используя опыт Тургенева, Пришвина, Бунина, искусно сочетая беллетристику, элементы публицистики, мемуаристики и документа, придал ей свежий и весьма мобильный характер. За ним последовали Ф. Абрамов, Ю. Куранов, В. Лихоносов и многие другие писатели, обратившиеся к малым лирическим формам в 60-е и 70-е годы.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)