Обличительный пафос романа «Жизнь и судьба»

Гроссман развенчивал структуру тоталитарных режимов. Анатолий Бочаров. Пущенный под нож макет «Черной книги», «арестованный» роман «Жизнь и судьба», наглухо запертая повесть «Все течет» — таковы вехи послевоенной биографии писателя Василия Гроссмана.

Ныне всенародно известный роман «Жизнь и судьба», результат многолетнего труда автора, подвергся особому гонению. У писателя были изъяты все рукописи, черновики, даже листы копирки. Партийный идеолог М. А. Суслов сказал писателю, что его роман можно будет издать

лишь через двести-триста лет.

Но роман удалось спасти. Крамольным для властей он стал из-за своего обличительного пафоса. Василию Гроссману удалось исследовать и показать тоталитарную структуру сталинского Советского Союза и гитлеровской Германии. Роман «Жизнь и судьба» начинается с картины немецкого лагеря. «Лагеря, — пишет писатель, — стали городами Новой Европы».

До того разделенная, Европа стала в этом смысле единой. На ее пространствах появились гигантские образования, похожие на клетки шахматной доски; колючая проволока, не зная границ, протянулась от Урала до Южной Германии. В романе воссозданы

незабываемые картины войны, действие происходит на фронте и в тылу, в немецких лагерях уничтожения и в наших, сталинских лагерях. Вот осажденный Сталинград воюет на последней кромке берега, горит нефть, стекая по откосу к Волге.

А в это время где-то далеко на востоке, в лагере, уголовник вбивает ночью гвоздь в ухо своей спящей жертве. На Западе немецкие эшелоны увозят на ликвидацию евреев из гетто. Трагедия народа, по Гроссману, заключается в том, что, ведя войну освободительную, сознавая, что цели войны с нашей стороны праведны, он, еще не сознавая того, ведет войну на два фронта: против Гитлера и против Сталина.

Во главе народа-освободителя стоит тиран и преступник, который усматривает в его победе свою победу, победу своей личной власти. Воплощением этого противоречия становятся события в Сталинграде. На острие этого конфликта — «дом шесть дробь один», гордость и оплот армии, находящийся «на оси немецкого удара».

Этот дом для немцев как кость в горле, потому что «запирает» их наступление на Сталинград, мешает продвижению по России. Дом этот стал проблемой также и для тех советских военных, кто привык видеть в глазах своих подчиненных покорность: для Крымова, для Особого отдела, — там уже известно, что среди защитников дома завелось свободомыслие. «Свободы хочу, за нее воюю», — говорит «управдом» капитан Греков. И подразумевает при этом не только освобождение территории от врага, но и освобождение от «всеобщей принудиловки», которой, по его мнению, была жизнь до войны.

Дискуссия о свободе, о добре, дружбе, о причинах всеобщей покорности перед лицом тотального насилия развертывается в произведении и под пулями в стенах «дома шесть дробь один», и в камерах Лубянки, и в среде ученых в Казани. Писатель исследует моменты преображения в человеке, чудо рождения протеста. » Есть право большее, чем право посылать, не задумываясь, на смерть, — право задумываться, посылая на смерть», — говорится в том эпизоде романа, когда полковник Новиков принимает дерзновенное решение на восемь минут отсрочить исполнение сталинского приказа о вводе в бой танкового корпуса с тем, чтобы подавить уцелевшие огневые точки и избежать лишних потерь. Художественное пространство романа Гроссмана многолюдно и многопланово. Писатель берет разные «срезы» войны: вот перед нами штаб Еременко, вот штаб Паулюса; вот воронка, в которой одновременно прячутся от смерти и русский, и немец.

Читая роман, мы встречаемся с физическим страхом и духовным благородством, святым порывом и предательством, видим грубость, нежность, слезы, грязь и трепет сердца. Победоносная Сталинградская битва в романе — это и героическое деяние, и беда народа, который, освобождая страну, освобождая мир от фашизма, одновременно завоевывает славу Сталину. «Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека и его свобода». «Духовное движение войны» после победы под Сталинградом идет в сторону усиления диктатуры Сталина, укрепления его личной власти и в сторону стремительного освобождения духа народа. Сталинградская битва все-таки стала началом духовного раскрепощения страны.

И пусть свобода родилась только на «пятачке» дома «шесть дробь один», в душах таких людей, как полковник Новиков, капитан Греков, физик Штрум, дочь Штрума Надя, это все равно было началом, — так понимает это событие Василий Гроссман. Он как бы заглядывает в наш день и, видя освобождение от состояния массовой покорности и гипноза, говорит: жизнь сильнее судьбы, человек больше своего страха.

1 звезда2 звезды3 звезды4 звезды5 звезд (1 votes, average: 5,00 out of 5)


Сейчас вы читаете: Обличительный пафос романа «Жизнь и судьба»