Крестьянский вопрос в прозе Пушкина
«Историей села Горюхина», «Дубровским», «Капитанской дочкой» Пушкин вслед за великим защитником крепостного крестьянства в XV в. А. П. Радищевым положил начало тому вниманию к крестьянскому вопросу, которое с 40-х годов прошлого века становится основным и ведущим в русской общественной мысли, в передовой русской литературе. Эти произведения Пушкина проникнуты сочувствием к страданиям закрепощенного парода, пониманием того, что причинами крестьянского недовольства являлись жестокость помещиков, притеснения крестьян, крепостнический
Пушкина пугали «насильственные потрясения, политические, страшные для человечества». Ему казалось, что противоречия между помещиками и крепостным крестьянством в России можно преодолеть мирным путем. Все это было проявлением слабых сторон мировоззрения поэта, его дворянских предрассудков. Еще Белинский писал о Пушкине: «Личность поэта везде является такой
После катастрофы 1825 г. поэт настойчиво искал путей прогрессивного развития России, пристально всматривался в будущее. Отвергая феодально-крепостнический строй, Пушкин видел, что ему на смену идет не менее отвратительный и бесчеловечный строй господства денежного мешка, прочно установившийся к тому времени в Западной Европе. Поэт глубоко взглянул на особенности нового, буржуазного строя. В статье «Джон Тендер» он с отвращением указывал на резкие противоречия буржуазной демократии в Северной Америке, тогда еще молодой капиталистической стране.
«С изумлением увидели демократию, — пишет Пушкин, в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстью к довольству (сонной). рабство негров посреди образованности и свободы.»
Власть золота, разрушающую человеческую личность, враждебность этой власти искусству Пушкин показал в образе итальянца-импровизатора в «Египетских ночах». Поэт понимал необходимость промышленного прогресса России, но его страшила судьба народа при капиталистическом строе. «Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса, — писал Пушкин в очерках «Путешествие из Москвы в Петербург». Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! какое холодное варварство с одной стороны, с другой — какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что все это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона. Кажется, что нет в мире несчастнее английского работника, но посмотрите, что делается там при изобретении новой машины, избавляющей вдруг от каторжной работы тысяч пять или шесть народу и лишающей их последнего средства к пропитанию.». Ужасы капиталистической эксплуатации казались поэту страшнее положения русского крестьянства, и он, страшась «демократической» власти капиталистов, нередко размышлял над возможностью смягчения противоречий между дворянством и крепостным крестьянством. Еще в «Путешествии Онегина» в сатирических стихах Пушкин метко передаст меркантильный дух ярмарки, сочетающийся с крепостническими нравами.
— Сюда жемчуг привез индеец,
— Поддельны вина европеец,
— Табун бракованных коней
— Пригнал заводчик из степей,
— Игрок привез свои колоды
— И горсть услужливых костей,
— Помещик — спелых дочерей,
— А дочки — прошлогодни моды.
— Всяк суетится, лжет за, двух
— И всюду меркантильный дух.
Пушкин мечтал о таком будущем России, при котором социальный прогресс соединялся бы с развитием просвещения народа, гуманных нравов, подлинной свободы и человечности. Невозможность решения этой проблемы в условиях того времени и явилась источником многих трагических переживаний поэта в конце его жизни.
Пушкин не видел, кто мог бы осуществить те «великие перемены» в жизни России, необходимость которых была для него очевидна. Все яснее становится ему тупой, реакционный характер политики Николая, в котором было «много от прапорщика».
Все более разносторонними и, так сказать, имущими становятся духовные интересы поэта. Следя за иностранной, преимущественно французской, журналистикой, он был в курсе умственного движения на Западе в различных областях: ему были знакомы многие труды по эстетике, философии, естествознанию.
В сочинениях Пушкина встречаются имена крупнейших представителей философской мысли того времени, начиная с Канта, он говорил о системах мыслителей в Германии. Он приветствовал общее направление европейской науки, стремившейся найти в общественной жизни закономерности, определить общий ход вещей. «Мы не принадлежим к числу подобострастных поклонников нашего века, — писал. Пушкин, — но должны признаться, что науки сделали шаг вперед. Умствования великих европейских мыслителей не были тщетны и для нас. Теория наук освободилась от эмпиризма, возымела вид более общий, оказала более стремления к единству»
Не было, кажется, ни одного мало-мальски заметного писателя на Западе, которого бы поэт пропустил. Гейне, Бальзак, Жорж Санд у него на столе раньше других русских читателей. Также внимательно следил он за русским литературным движением, за московской университетской молодежью, увлекавшейся немецкой идеалистической философией и французским утопическим социализмом.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)