Сравнение поэмы Лермонтова «Мцыри» и «Демон»
На рукописи поэмы «Мцыри» помета: «1839 года Августа 5». Но это лишь дата завершения работы над произведением. Его замысел восходит к поэме «Исповедь» (1831). К 1831 г. относится и план более обширного произведения на ту же тему: «Написать записки молодого монаха 17 лет». Этот замысел получил свое частичное воплощение в поэме «Боярин Орша», так и не опубликованной поэтом. Кавказские впечатления дали ему богатый материал для углубления давнего замысла.
«Мцыри» и «Демон» находятся в сложных отношениях взаимной соотнесенности
В «Мцыри» герой больше приближен, чем в «Демоне», к современной Лермонтову реальной социально-исторической действительности. Трагическая судьба горца, «пленника русского самодержавия» (И. Андроников), рвущегося из плена к обретению утраченной свободы, но так и не достигающего своей цели, была чрезвычайно созвучна лермонтовскому поколению. В то же время героический пафос бескомпромиссной борьбы, воодушевляющий Мцыри до конца его короткой жизни, явился наиболее непосредственным отражением лермонтовского идеала.
Вопреки кажущейся «монологичности» поэмы, в которой в качестве идейно-композиционного центра выступает исповедь ее единственного героя, она, как и «Демон», внутренне диалогична, что расширяет ее смысловой спектр. Наиболее распространена трактовка образа Мцыри как «естественного человека», сталкивающегося с губительной силой «цивилизации», оторвавшей его от «естественного состояния» и заточившей в монастырь. При таком рассмотрении герой лишается присущей ему внутренней динамики, а образ — свойственной ему многозначности. Годы пребывания Мцыри в монастыре, насильственного приобщения к «цивилизации» были насыщены не только горечью утрат и страданий, но и известными обретениями. Необычность его положения и судьбы заставляет Мцыри задуматься над проблемами, несвойственными «естественному» сознанию. Наряду с мечтами о родине и свободе, в Мцыри зарождается стремление к познанию окружающего мира, степени его соответствия живущим в нем мечтам и идеалам («Давным-давно задумал я Взглянуть на дальние поля, Узнать, прекрасна ли земля, Узнать, для воли иль тюрьмы На этот свет родимся мы»). Думы героя свидетельствуют об интенсивно протекающем в нем формировании не только сознания, но и самосознания — важнейшего личностного свойства человека, выводящего его из естественной природной непосредственности. Эта жажда познания, стремления решить для себя важнейший вопрос о мере свободы человека неожиданно сближает Мцыри с «царем познанья и свободы» — Демоном.
В отличие от «злого духа» Демона, Мцыри вступает в самый тесный контакт с природой. Но это общение не сводится к его гармоническому слиянию с миром природы, не менее значимы здесь и диссонирующие ноты. Совсем недавно бывшая прекрасной, природа предстает вдруг герою в облике темного и молчаливого, неотзывчивого мира («Я рвал отчаянной рукой Терновник, спутанный плющом: Все лес был, вечный лес кругом»). Кульминацией метаморфоз природы в ее отношении к человеку выступает сцена смертельной схватки Мцыри с, барсом. В ней с наибольшей силой раскрывается героическая суть характера героя. Несмотря на всю близость к природе, Мцыри — представитель иного «царства», человеческого, которое не может строиться и существовать по природным законам.
На пути в «край отцов» Мцыри переживает еще одну встречу, которая имеет и непосредственно фабульный и символико-обобщенный смысл,- встречу с девушкой-грузинкой, по-своему объединяющий две жизненные сферы — природы и человеческого «естественного состояния». Но Мцыри преодолевает соблазн уединенного счастья и покоя вдали от родины, от «мира тревог и битв». Как и его соплеменник Измаил-Бей из одноименной поэмы, Мцыри мог бы сказать:
— Нет, не мирной доле,
— Но битвам, родине и воле
— Обречена судьба моя».
— Он так и не зашел в саклю, где скрылась юная грузинка
— Я цель одну,
— Пройти в родимую страну,
— Имел в душе».
Внутреннюю диалогичность монолога героя следует рассмотреть особо. Мцыри в своей исповеди постоянно обращен к своему слушателю-монаху, он все время словно спорит с ним, а нередко — и с собой. Эта диалогичность исповеди-монолога Мцыри объясняется тем, что не только Демон, но и Мцыри далек от гармоничности, внешней и внутренней. Одно из его противоречий — между силой духа и слабостью тела — отражает не только пагубность воздействия на него монастырской, «темничной» атмосферы, но и «несоответствие» более глубокого, уже не социально-исторического, а философского плана — между бесконечными возможностями человеческого духа и конечностью существования «бренного» человеческого тела. Эти и подобные им противоречия служат источником диалогического столкновения в сознании героя мнений и «сомнений». Внутренняя диалогичность исповеди Мцыри, осложняется проникновением в нее «чужого» слова, в чем-то принимаемого и в чем-то отвергаемого.
Так, приближающаяся смерть для Мцыри — это возвращение «вновь к тому, Кто всем законной чередой Дает страданье и покой». Здесь звучит религиозный мотив возвращения человеческого духа на свою «небесную родину». Но тут же, перебивая это чужое слово, глубоко проникшее в сознание героя, звучит его собственное «противослово». Размышляя о неизбежной и скорой кончине, о небесном рае, который сулят людям «отцы церкви», Мцыри восклицает:
— Но что мне в том? — пускай в раю,
— В святом заоблачном краю
— Мой дух найдет себе приют.
— Увы! — за несколько минут
— Между крутых и темных скал,
— Где я в ребячестве играл,
— Я б рай и вечность променял».
Богоборческая направленность, хотя и не так явно выступающая, как в «Демоне», внутренне органична и для «Мцыри».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)