Конкретизация образа Печорина в новелле «Максим Максимыч»
Новеллой «Максим Максимыч» завершаются путевые записки и подготовляется введение «Журнала Печорина», так как именно здесь становится впервые известным о существовании печоринских «бумаг» и разъясняются обстоятельства, благодаря которым они очутились у проезжего офицера. Таким образом, по внешней композиции романа эта новелла выполняет роль связки, сцепляя между собой отдельные его части.
Вместе с тем здесь дается, как было сказано, дальнейшая конкретизация образа Печорина, в частности описание его внешности: под пером
После этого в роман проникает лишь сухое сообщение о его смерти на обратном пути из Персии в Россию, упомянутое в предисловии к «Журналу Печорина». Но наиболее существенное значение новеллы заключается,
Новелла построена как дорожный эпизод, как случайная встреча в пути, и поэтому здесь не может быть богатого внешними событиями развернутого действия. Идейный смысл с предельной концентрированностью выступает из столкновения двух характеров: внутренний драматизм обстоятельств встречи «старых приятелей», несложные ее внешние перипетии и обрисовка характеров Печорина и Максима Максимыча исчерпывают собою содержание новеллы.
Выводы из него еще больше, чем в других новеллах, зависят здесь от освещения Лермонтовым двух основных образов. Печорин появляется в данной новелле после разнообразных жизненных событий, описанных во всех остальных частях романа и оставшихся за его пределами. Позади — опостылевший Петербург, впереди — дорога в Персию, откуда уже не суждено ему вернуться обратно. Что же нового дало ему пережитое после «Бэлы», как оно отразилось в его облике? Обратимся прежде всего к его портрету.
В характеристике Печорина, намечающейся через его портрет, следует отметить три особенности: во-первых, Лермонтов и во внешности Печорина подчеркивает черты личности необычной, сильной, выделяющейся над окружающими. Во-вторых, в портрете Печорина бросается в глаза, что это человек «странный», непонятный, так как весь он соткан из противоречий: наряду с чертами, свидетельствующими о силе физической («крепкое сложение») и волевом складе натуры (скрытность, сказывающаяся во внешней манере держаться — «не размахивая руками» при ходьбе, сила личности, обнаруживающаяся во взгляде), — «что-то детское» в улыбке, «женская нежность» кожи, небрежность и ленивость походки; наконец, надо упомянуть о противоречии между выражением глаз и выражением лица («они не смеялись, когда он смеялся»).
В числе противоречий внешности Печорина следует особенно выделить одну черту, составляющую третью особенность его портрета, — это «нервическая слабость» героя. В столь резком своем проявлении эта черта — расслабленность, размягченность, усталость — представляют нечто новое в образе Печорина. В «Тамани» и «Бэле» Печорин был поставлен перед лицом необыденных приключений, в обстановку не совсем каждодневную, и, как ни мало были способны эти приключения дать содержание всей его жизни, все же на время они увлекали его, вызывали наружу скрытые потенции его существа, давали пищу деятельности.
И в «Бэле», и особенно в «Тамани» раскрываются преимущественно сильные стороны его личности и ее могучие внутренние возможности. В «Максиме Максимыче» мы видим Печорина в будничной обстановке, на одной из маленьких остановок монотонного, надоевшего пути, а главное, Печорина, уже завершившего сложный цикл разнообразных жизненных событий и стоящего вновь у исходной точки: сначала был Петербург, шумная, пустая жизнь аристократа-офицера, затем — Кавказ, с его приключениями, не оставившими глубокого следа, затем снова Петербург, отставка, вероятно, новые попытки заполнить существование.
Все испробовано, все исчерпано, но снова он стоит у того же рокового вопроса: чем наполнить жизнь, где ее цель? «Нервическая слабость» Печорина — это глубокий след от сознания бессмыслицы и пустоты существования, оставленный в повседневном поведении человека, это горький итог неутомимых и бесплодных поисков деятельности. Его короткие, уклончивые ответы на расспросы Максима Максимыча говорят о том же итоге. Как не похож этот Печорин на того, который несколько лет тому назад мог в неожиданном порыве откровенности посвятить Максима Максимыча в «странности» своей несчастливой судьбы. Тогда Печорин еще был способен загореться надеждой на излечение от своего недуга любовью прелестной «дочери природы». Сейчас едва ли он на что-либо надеется.
Пред нами замкнутый человек с «равнодушно-спокойным» взглядом, настрого скрывший свою внутреннюю жизнь от окружающего и ограничивший свои сношения с этим окружающим пределами лишь самого необходимого поверхностного соприкосновения. Старое его «несчастье» — скука окончательно превратилась в неизлечимую болезнь, и от нее так, видимо, все немило, так все болит, что остается лишь затаить ее, стоически стиснув зубы, и не позволять никому прикасаться к больному месту.
Но даже и этот Печорин, неукротимая натура которого все глубже разъедается ядовитым действием скуки, остается прежним Печориным: он не сдается, не складывает рук, не завидует, подобно Онегину, с «юмором висельника» участи паралитических стариков; сняв военный мундир, он продолжает гоняться за призраком полноты жизни, идя по пути всех мятущихся одиночек, вступивших в разлад со средой: всесветное скитальчество, беспокойная перемена мест. И этого человека, со столь многообразным жизненным опытом, с едким беспощадно-аналитическим умом, с непокорной, властной, активной натурой, Лермонтов сталкивает с наивным добряком, который во всем представляет живую антитезу Печорину.
Противоположность Печорина и Максима Максимыча — это прежде всего противоположность ярко выраженного индивидуального начала и почти полного отсутствия личного самосознания. Все остальные различия уже как бы являются частными случаями или применениями этой главной разделяющей два характера черты. Если Печорин во всем противостоит окружающей среде и выделяется из нее по своим взглядам, стремлениям, характеру, поступкам как отдельная, притом выдающаяся и оригинальная личность, то Максим Максимыч во всем совпадает со своей средой, растворяется в ней.