Исторические прототипы героев в повести «Княжна Мери»
Впечатление правдоподобности романа усиливается упоминанием по ходу действия таких реальных личностей, как полковник Н. (Нестеров Петр Петрович), служивший во Владикавказской крепости, купец Челахов — владелец магазина в Пятигорске, фокусник Апфельбаум, приехавший в Кисловодск на гастроли. Но особый интерес вызывают прототипы главных действующих лиц романа. Современник поэта Н. М. Сатин, встретившийся с Лермонтовым в Пятигорске в 1837 году, позднее писал в своих воспоминаниях, что Лермонтов уже тогда, задумав «Героя нашего времени»,
«Те, которые были в 1837 году в Пятигорске, вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушницкого, и в особенности милого, умного и оригинального доктора Майера». Да, княжну Мери узнавали многие, но при этом называли самые различные прототипы. По этому поводу биограф поэта П. А. Висковатов писал: «Утверждали, что в ней (княжне Мери) поэт выставил сестру Мартынова, что будто и было настоящею причиною несчастной дуэли. Видели прототип княгини и княжны Лиговских в г-же Кирьяковой с дочерью из Симбирска, лечившихся в Пятигорске, в г-же
Но из перечисленных лиц можно сразу исключить Э. А. Верзилину и Екатерину Быховец, с которыми поэт познакомился весной 1841 года, когда уже вышло второе издание «Героя нашего времени». В то же время, действительно, в 1837 году в Пятигорске отдыхали семья отставного подполковника Мартынова с женой и 18-летней дочерью Натальей из Москвы и семья майора Киндякова из Симбирска, состоящая из его самого, жены и младшей дочери. При написании последней фамилии Висковатов сделал очевидную описку, на что недавно указал краевед из Ульяновска А. Блохинцев. Он собрал сведения об этой довольно образованной и культурной семье, установил, что г-жу Киндякову, возможный прототип княгини Литовской, звали Анной Владиславовной, а ее дочь — Аделаидой.
По всей видимости, в образе княжны Мери Лермонтов обобщил свои впечатления от разных лиц, а более частое упоминание в мемуарной литературе о сестре Мартынова как возможном прототипе княжны Мери следует истолковывать как стремление родственников Мартынова как-то объяснить роковую дуэль и смягчить вину самого Мартынова.
Более определенно можно сказать о прототипе Грушницкого. Большинство современников видели в Грушницком Н. П, Колюбакина, который летом 1837 года вместе с Лермонтовым лечился в Пятигорске. На это наталкивали прежде всего некоторые черты внешнего сходства. Колюбакин служил унтер-офицером Нижегородского драгунского полка (из числа разжалованных), по случаю ранения в ногу был отправлен на лечение в Пятигорск, награжден солдатским Георгиевским крестом, летом 1837 года произведен в прапорщики. Колюбакин «славился» своей вспыльчивостью, фатоватостью и бретерством. Лермонтов мог знать его по Нижегородскому полку. Говорили, что «они не сошлись по эксцентричности своих натур, и поэт в «Герое нашего времени» набросал карикатурный силуэт Колюба-кина в типе Грушницкого».
Интересную гипотезу о прототипах княжны Мери и Грушницкого высказал лермонтовед Андреев-Кривич. По его мнению, в трактовке этих образов нашли отражение отдельные черты и взаимоотношения лермонтовских знакомых по Петербургу того периода Софьи Виельгорской и Владимира Соллогуба. В то время как Лермонтов посвящал лирические стихи красавице С. Виельгорской, Соллогуб, едва познакомившись с ней в 1838 году, начал настойчиво добиваться ее руки. Ревнуя ее к Лермонтову, В. Соллогуб в 1839 году написал роман «Большой свет», в котором изобразил, как считали многие, поэта под именем неловкого армейского офицера Леонина, мечтающего обратить на себя внимание света и быть приглашенным в Аничков дворец. Позднее Соллогуб признался, что этот роман он написал по заказу великой княгини Марии Николаевны, дочери царя. Возможно, таким образом, играя на чувстве ревности Соллогуба, недоброжелатели поэта пытались поссорить друзей. Но безрезультатно. Они остались приятелями.
Лермонтов сделал вид, что это его не касается, но Соллогубу ответил в «Княжне Мери», сравнив его с Грушниц-ким в самолюбивых притязаниях к женщине. Не случайно в этой связи упоминается в романе имя Виельгорской София: «Грушницкий из тех людей, которые, говоря о женщине, с которой они едва знакомы, называют ее моя Мери, моя 5орЫе, если она имела счастие им понравиться». И далее Лермонтов словами Печорина говорит: «Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых дружеских отношениях». Лермонтов не ошибся. Спустя много лет биограф поэта Висковатов, беседуя с Соллогубом, выдававшим себя за друга Михаила Юрьевича, вынес впечатление: «Соллогуб лично не любил Лермонтова».
В Вернере все единодушно признали доктора Николая Васильевича Майера, служившего при штабе войск кавказской линии. Он был разночинец, вольнодумец и протестант и близко сошелся с декабристами, которые были переведены из Сибири на Кавказ солдатами. Высокообразованный, с оригинальным образом мыслей и с каким-то особым душевным складом, Майер не мог не привлечь к себе внимания Лермонтова. «Лермонтов снял с него портрет поразительно верно», — свидетельствовал Сатин, хорошо знавший Майера. Майер умер в 1846 году в Керчи, где и похоронен на городском кладбище. По сведениям, среди его бумаг были письма Лермонтова, но в Крымскую войну архив Майера погиб. Уже в наше время его правнук, профессор Горьковского государственного университета А. Г. Майер, подарил И. Л. Андроникову автопортрет прадеда, который полностью совпадает с лермонтовским описанием внешности Вернера.
Не вызывает сомнения и прототип Веры. В ней отразились дорогие для Лермонтова черты В. А. Лопухиной-Бахметевой, придавшие образу Веры жизненность и внутреннее обаяние. К довершению сходства у Веры характерная примета — черная родинка на щеке; у Вареньки была родинка над бровью. «Недалекому Бахметеву все казалось, что все, решительно все, читавшие «Героя нашего времени», узнавали его и жену его, — сообщал Висковатов. — Нам известен случай, когда старик Бахметев на запрос, был ли он с женою на кавказских водах, пришел в негодование и воскликнул: «Никогда я не был на Кавказе с женою! Это все изобрели глупые мальчишки. Я был с нею, больною, на водах за границей, я никогда не был в Пятигорске или там в дурацком Кисловодске». Различая жизненную и художественную правду, не будем уподобляться ревнивому Бахметеву и впадать в ошибку, отождествляя историю отношений Печорина и Веры с отношениями Лермонтова и Варвары Александровны.
В поисках прототипов героев лермонтовского романа, пожалуй, самым спорным продолжает оставаться вопрос о Печорине. Первые же читатели романа пожелали увидеть в Печорине Лермонтова. Возможно, этому способствовал и сам автор, когда, отсылая в подарок экземпляр «Героя нашего времени», например, жене своего друга В. Ф. Одоевского, в шутку, как бы продолжая заглавие, дописывал после него чернилами: «Упадает к стопам ее прелестного сиятельства, умоляя позволить ему не обедать». И хотя Лермонтов в предисловии ко второму изданию «Героя нашего времени» трактует образ Печорина как собирательный, заблуждение остается. Причиной этому, как отмечал Белинский, служит удивительное сходство Лермонтова и Печорина в их взглядах на вещи. Что же, такое совпадение взглядов вполне логично, но это еще не повод для отождествления автора с героем. Лермонтов сам критически относился к Печорину, считая его не столько героем, сколько жертвой своего времени. И тем не менее.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)