Традиционные мотивы в творчестве Гарди

По-иному звучат традиционные мотивы его творчества, переосмысливаются излюбленные темы и ситуации. С нескрываемым удовольствием, с внутренним трепетом, юношеской восторженностью описывает Гарди народные обычаи, обряды, празднества, массовые увеселения. Не одно только безотчетное увлечение стариной сказывается в этом его откровенно выражаемом интересе. В народном празднестве видится ему дух общности, желанного единения, когда вольно и равноправно дышит грудь и в самозабвенной общей радости изливают себя чувства. Изображение празднеств,

праздничных обычаев и обрядов, по большей части сильно и не внешне воздействует на сюжет, композицию и жанр его романов. Первый роман цикла завершается таким вот массовым увеселением, когда радостные клики сливаются в дружный хор под символическим «деревом зеленым».
Совсем не то в «Джуде». И в нем праздник подводит итог событиям. Праздник традиционный, всеобщий, однако в нем отсутствует главное — духовное единение, широта и человечность чувств. Сквозь праздничную суету и яркую пестроту проглядывает сухая официальность распорядка, казенщина, и два состояния чувств выделяются на общем фоне: пышная чопорность и пошлая вульгарность. Звон колоколов, мощные звуки органа, крики «Ура!» — ничто не может смягчить мук поруганной человечности и заглушить тоски одиночества, тем более тягостной и омраченной, что всюду кругом люди.
Так читатель расстается с последним героем «романов характеров и среды». Как и все другие трагические герои Гарди, Джуд уходит из жизни не смиряясь, без упования на христианское милосердие, столь милое викторианскому умонастроению. Когда он повторяет жалобы и проклятия библейского Иова, отчаяние слышится в его голосе. Но негодование придает ему силу и возвышает его. Непреклонность и человечность духа позволяют Джуду сохранить достоинство, и моральная победа все же остается за ним. Пятидесяти восьми лет Гарди выпустил свой первый сборник стихов. Обычно от поэзии переходят к прозе. С Гарди случилось иначе. Когда у Сократа ученики спросили, почему лишь в преклонных годах начал он писать стихи, философ ответил, что просто, став стариком, решил он наконец подчиниться велению внутреннего голоса, который давно уже от него требовал: «Трудись и твори на поприще муз!» Так в известной мере было и с Гарди. В известной мере потому, что стихи он писал и ранее и что не только внутреннее влечение и завершение большого цикла романов, «исчерпанность» заложенной в нем темы побудили его оставить прозу.
На это указывают дневниковые записи писателя, например, от 17 октября 1896 года: «Быть может, я смогу в стихах полнее выразить мысли и чувства, противоречащие косному, застывшему мнению — твердому как скала, которое поддерживается множеством людей, вложивших в него капитал». Под напором журнальной травли Гарди, маститый романист и зрелый человек, оставил прозу и отдался стихам. По278 еле этого он и по продолжительности и по содержанию прожил как бы еще целую жизнь. На этот раз жизнь поэта. В самом деле, Гарди печатался как поэт тридцать лет. В приятельских беседах на исходе своих дней он даже был склонен подчеркивать, что романами занимался только двадцать пять лет и потому соотношение в его творчестве между прозой и поэзией клонится в сторону последней. Им было опубликовано восемь стихотворных сборников. Многие годы были заняты работой над эпической драмой в стихах и прозе «Династы», три части которой появились соответственно в 1903, 1906 и 1908 годах.
Через два года после смерти Гарди вышло капитальное собрание его стихов. В пору активной Поэтической деятельности Гарди оказался современником двух войн — англо-бурской и первой мировой войны. Хотя Гарди и написал по специальной просьбе две патриотические солдатские песни, но, как справедливо считают биографы, он решительно сопротивлялся воинственной бравурности Киплинга. Некоторые его военные, точнее, антивоенные стихи написаны в прямой противовес автору Томми Аткинса, почти как пародия на «Казарменные баллады».