Тэсс и Джуд героини романов Гарди

Тэсс — поэтическое воплощение этической гармонии, определившейся в патриархально-идиллической среде. Джуд — гармонии эстетической, оживленной вдохновенным стремлением к знанию и самоотверженному творческому труду. В отличие от Тэсс, Джуд ставит себе жизненную цель и свои усилия, осмысленные и энергичные, направляет к ее достижению. В романе «В краю лесов» Гарди распрощался с «последним йоменом», последним своим собственно патриархальным героем, в «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»- с крестьянской темой. Сцены сельской жизни,

жанровые и бытовые, возникают и в «Джуде», но они немногочисленны и составляют скорее фон, выразительный и многозначительный, все же фон или, за редким исключением, дополнение к основным сюжетным сценам. В противоположность Клайму Ибрайту и Тэсс, Джуд вовсе не чувствует привязанности к деревне, напротив, он рвется в город. Но мотивы его стремлений и сами стремления совсем не те, какими руководствовалась Юстасия Вэй. Джуд тяготится жизнью деревушки Мэригрин, в которой он очутился. Это не патриархальная Меллсток, откуда он родом; знакомая читателю по роману «Под деревом зеленым».
Мэригрин обновилась настолько, что от былого в ней не осталось ничего, разве что «древний замшелый колодец». Перемены, как отмечает Гарди, на всем оставили отпечаток грубого утилитаризма, стандарта и бездумного своеволия, стерев индивидуальные черты. С горькой иронией пишет автор о деловитом «истребителе исторических памятников, который приехал на один день из Лондона» и с холодным безразличием к живой истории, к тому, что «в каждом коме земли и каждом камне таилось немало воспоминаний», решительно способствовал этим переменам. Кичливое самодовольство бездушного практицизма задевает впечатлительного Джуда, усиливает испытываемое им чувство сиротливости, и, оглядываясь кругом, он не без душевного содрогания говорит: «Как здесь уродливо».
Гарди не оставляет элегических сетований, они звучат при сопоставлении настоящего и прошлого древней деревушки Мэригрин.
И Джуд невидимыми нитями связан с отошедшей — порой. В новой обстановке он чувствует себя неприкаянным и охвачен «мучительным желанием» обрести иную жизнь, оказаться в условиях, которые он мог бы назвать прекрасными, и посвятить себя «великому делу». Потребность прекрасного места и самоотверженного деяния у него органична и непреодолима, и в этом смысле — и до тех пор — «мучительна» и радостна, как всякая ненаигранная творческая потребность, пока в столкновении с грубой и косной реальностью не выявляют себя наивность и беспочвенность его восторженности. Мечта Джуда сосредоточивается на «интеллектуальной и духовной житнице» Англии — городе Кристминстере, за которым угадывается Оксфорд, родина старейшего английского университета. «Дайте мне только попасть туда, — говорил Джуд, недальновидный, как Крузо с его большой лодкой, — а остальное — вопрос времени и энергии». Для Робинзона Крузо, знаменитое жизнеописание которого служило настольной книгой пастуху Габриэлю Оуку, время и энергия были действительно всеразрешающими условиями, как и для Оука, как и для всех добродетельных героев викторианской литературы, руководимых счастливым провидением.
Для Джуда время и энергия — лишь условия развенчания иллюзий. Кажется, будто героем своего последнего романа Гарди сделал младшего брата Тэсс, того самого, что выспрашивал у сестры: — Ты говорила, что звезды — это миры, Тэсс? И Тэсс отвечала, что, вероятно, и вправду это так, что далекие небесные огоньки напоминают нашу Землю, а в общем, они похожи на яблоки: «Почти все прекрасные, крепкие, но есть и подгнившие». — А мы на какой живем, — не унимался мальчик,- на прекрасной или подгнившей? Таким, с детства не по-детски пытливым, был и Джуд Фаули. Его несчастный сын оказался с малых лет угнетен еще большей зрелостью. Мальчик отличался замкнутостью, угрюмым видом и настроением и был даже не по взрослому, но уже старчески вдумчив, так, что его прозвали Дедушка Время. Литература, в том числе английская литература, 267 дала много памятных страниц о детских горестях, об утраченном детстве. Отзывчивый к переживаниям беззащитных, Гарди» однако, долго не касался в своем цикле детской темы. Юные лица как лица действующие появились в романе «Возвращение на родину», но собственно детскую тему Гарди впервые затронул в «Тэсс из рода д’Эрбервиллей», проявив особый интерес к случаям ранней удрученности сознания.
Его анализ впечатлительной, преждевременно развитой и травмированной детской мысли дополнил важными штрихами трагическую историю» «чистой женщины».
В романе «Джуд Незаметный» недолгая жизнь героя прослеживается с детских лет, детские персонажи участвуют в развитии сюжета, и раскрывается не только их зависимость от мира взрослых, но и взаимозависимость поколений. В «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» юные создания, как подчеркивает автор, прибегая к метафоре, — всего лишь пассажиры на семейном корабле. «От решений двух старших Дарбейфилдов всецело зависели их развлечения, удовлетворение их потребностей, их здоровье и даже жизнь. Если бы эти двое, возглавлявшие дарбейфилдовский дом, вздумали вести судно навстречу бедам, катастрофе, голоду, унижению, смерти — туда вынуждены были бы плыть вместе с ними и шесть маленьких пленников, заключенных в трюме, шесть беспомощных созданий, которых никто не спросил о том, хотят ли они вообще жить, и тем более жить в таких тяжких условиях, какие были в безалаберном доме Дарбейфилдов». В детстве нет детства — к этой теме писатели обращались в поисках причин, которые до времени приводят сознание к нервной изношенности, надломам. Не всегда, однако, душа, едва складывающаяся и уже вынужденная выдерживать непомерную нагрузку, утрачивает под гнетом испытаний детское существо свое. И дети Диккенса, первые, быть может, среди изображенных литературой малолетних страдальцев, все же, за небольшим исключением, не принадлежат к числу «маленьких старичков».
Даже прославленный Гаврош из «Отверженных» Гюго и тот, не имея вокруг, казалось бы, никаких условий, способных отогреть в нем детские чувства, сохраняет, как ни удивительно, вполне мальчишеский склад натуры. И подвиг свой Гаврош совершает по-детски.