В. Крупин

В одном из своих выступлений на Всемирном русском соборе Валентин Распутин, говоря о проблемах русского языка, сегодняшней школы, вспоминал нашествие большевиков на Россию, на русский образ жизни, когда все русское осмеивалось, убивалось, насильственно забывалось. «Но до одного не додумались большевики — уничтожить русскую литературу». Правда, добавлю от себя, они эту литературу — всю! — истолковали «под себя», что она якобы готовила революцию. Конечно, если говорить о Радищеве, Рылееве, Чернышевском и подобных.

Но мысль

Распутина очень ценна вот чем: лучшая наша литература, классика Пушнина, Лермонтова, Достоевского, Гончарова, Шолохова, Шмелева настолько сильна по силе своего воздействия, что никакие идеологии не смогли с ней справиться. Почему? Потому что она говорит с человеческой душой и человеческим сердцем, оттого бессмертна. Это выступление писателя очень кстати вспомнить, говоря о нем самом.

Перестройщики нового времени вновь, как необольшевики, первым делом стали задуривать головы. Армия продажных писак, лакеев власти стала плодить горы журналов и книг. Как будто у них началось недержание слов. Столько пошлости, пропаганды

разврата, насилия, подчинения образа жизни материальному расчету еще не бывало в России.

Лаковые книжки, очень похожие на проституток, зазывают с любого лотка. В детские умы внедряются бесовские игры Гарри Поттера, во взрослые вставляется замочная скважина с видом на постели и бандитские разборки. Много мы видим на прилавках настоящих писателей? Дошло до того, что хохмы, плодящие «жваноидов», поощряются государственной премией.

Так что же, спросим, сохраняет наших читателей, что спасает душу народа? Ответим: все та же классика, в том числе и новейшая, написанная во второй половине двадцатого века, и особенно в его последней трети, когда «фронтовую» прозу мощно поддержал отряд «деревенщиков», и прежде всего Распутин. Да, ничтожны тиражи теперешних его редких изданий.

Но есть у читателей золотой запас его книг, журнальных публикаций, номеров тогдашней «Роман -газеты». И с этим никаким демократам не справиться. Им пришлось бы обследовать многие миллионы русских квартир и домов, в которых как драгоценность стоят постоянно читаемые книги Распутина. Да, это драгоценность. Предложите читателям дорого продать их.

Многие ли согласятся? -Теперь уже навсегда в нашем сознании могучие распутинские старухи, мощь и красота Байкала, преданные жены и верные мужья, уже всегда будет наше сердце сжиматься, представляя гибель русских деревень, нашествие чужеродного сознания. Конечно. тяжелее становится жить тем, кто любит прозу Распутина. Читаешь и уже живешь не только своей жизнью, а страданиями и радостями героев писателя.

Да какие они герои, это ты и я, это наши соседи, наши матери, деревни и села, поселки и города. Из читателей распутинских книг никогда не выйдет «новых русских». Почему?

Потому что для бизнеса, для капитала совесть очень не нужна. Даже лишняя. Проза Распутина — это прямая линия от русской классики Достоевского и Бунина к нам и от нас уходящая в будущее. Она показывает, что единственно верное направление литературы — реализм.

Он не исключает и других вкраплений. У того же Распутина можно увидеть и элементы мистики , и романтизм , символизм , но как все мы созданы по образу и подобию Божию, так и литература должна следовать своим первым образцам: Писанию, летописям, Словам, былинам, преданиям, сказаниям… И обязательно быть современной и своевременной. И в бегущем дне появятся отблески вечности, когда этот день проживается как часть вечности.

Уходить же в прошлое, в историю, — значит оставлять свой окоп на передовой и прятаться в тылу. В чем я не соглашусь ни с критиками, ни с автором, так это в том, что «Вниз и вверх по течению», «Последний срок», «Живи и помни», «Прощание с Матерой», «Пожар» у Распутина — повести, а остальное — рассказы. Да, как рассказчик Распутин силен необыкновенно.

Он в малое пространство текста вгоняет столько переживаний, откровений, событий, людей, характеров — диво! Причем все его рассказы «крепчают» от перечтения. Проверьте на себе. Давние рассказы «Мама куда-то ушла», «Рудольфио», «Тетка Улита»; да все-все открывают новые глубины русской жизни, безграничной для познания любящим сердцем. Так вот, в чем я не согласен.

В том, что «Уроки французского», «Василий и Василиса», «Изба», «В ту же землю» называются рассказами. Ну ладно, автор по врожденной своей скромности так их назвал. Но мы же видим, что это совершенно не рассказы, а повести. Здесь такая концентрация жизни, такие, выражаясь по-достоевски, «эссенции», что какие же это рассказы?

Что говорить об «Уроках», это всем нам уроки доброты и любви, сколько пролито слез над фильмом Евгения Ташкова, особенно над тем эпизодом, когда мальчишка, Воспитанный голодом и холодом, бежит за машиной и кричит: «Мама!» Может быть, только в «Уроках» писатель немного приоткрылся, показал свою ранимую, доверчивую душу. Да еще в позднем рассказе «Видение». Я так люблю этот рассказ, что хотел бы побольше процитировать из него. Но вот хотя бы это, об осени: «Горячо рдеют леса, тяжелы и душисты спутанные травы, туго звенит, горчит воздух и водянисто переливается под солнцем по низинам; дали лежат в отчетливых и мягких границах; межи, опушки, гребни — все в разноцветном наряде и все хороводится, важничает, ступает грузной и осторожной поступью…

И все роняет, роняет семена и плоды, устилая землю. «Бабье лето» теперь помолодело: Весна вдвигается в лето, а лето в осень, в сентябре еще зелено, ядрено, крепко, осенью еще и не пахнет, а снежный саван между тем приготовляется без промедления. Через неделю после Покрова ударит мороз…». Это рассказ, в котором все от первого лица, в котором невидимая,»то прочная стена перехода от земной жизни к вечности настолько растворена, что страшно за автора. Так вот, о повестях «В ту же землю», «Василий и Василиса» и особенно о «Избе».

В ту же землю, из которой пришли, из которой созданы, все мы ложимся. Да даже и это по нынешним временам стало у всех по-разному. Читавшие рассказ знают эту историю, когда женщине, уже немолодой, не на что похоронить мать и она — тайком! — хоронит мать на новом месте. И вскоре видит, как к свежей материнской могиле добавляются две, потом еще, вот оно, новое русское кладбище, на котором нет «новых русских». «Василий и Василиса», как помните, экранизированное произведение.

И какой же это рассказ, когда в нем такой романный охват событий, такой великий женский характер. Не простившая мужу гибель недоношенного ребенка, Василиса всю жизнь продолжает любить Василия, он это понимает перед смертью, когда она плачет над ним. Но вот «Изба». Если суждено быть русской литературе наступившего века, то она выйдет не из «Шинели» Гоголя, не с Матрениного двора, а из распутинской избы.

Вспомним, как в «Прощании с Матерой» Дарья убирает свою избу перед тем, как отдать ее на сожжение. Пересказывать не нужно, надо перечитать и представить, что такое изба для нас — это все. В ней все такое живое, такое кровно родное, и вот все это должно погибнуть.

Я когда первый раз читал, то вспомнил рассказ из средневековой литературы. Сына приговаривают к смерти. Мать просит за него правителя. Правитель непреклонен — сына должны казнить. А мать накануне сказала сыну: «Если буду стоять в белом платье, когда тебя повезут на казнь, то значит, тебя помилуют, а если в черном — казнят».

И мать надела белое платье. И со спокойной душой восходил ее сын на эшафот. Так и изба Дарьи, обманутая приборкой, прихорашиванием, думала еще жить долго-долго, пока не поднесли к ней горящий факел поджигатели. И вот изба Агафьи. «Изба осталась сиротой, наследников у Агафьи не оказалось».

Но изба крепкая, мощные ее стены выдержат морозы, крепкая крыша не пропустит влаги, огород около избы даст картошку и овощи, можно жить. И можно, и нужно. Примечательно, что автор проводит избу Агафьи сквозь пожар.

Его устраивают приблудшие безвольные люди Катя с Ваней. Добрые люди спасают и их, и избу. «Агафьина изба встречала и провожала зимы и лета, прокалялась под жгучей низовкой с севера стужею, стонала и обмирала до бездыханности и опять отеплялась солнышком… Тут, в Агафьиной ограде, было над чем подумать…

Здесь можно было вволюшку повздыхать и столько здесь копилось невыразимых воздыхании, что тучки в небе задерживались над этим местом и полнились ими, унося с собою жатву людских сердец». Уносили, добавим, к престолу Небесному. Старуха, похоронившая мать в рассказе «В ту же землю», после похорон идет в церковь. Больше некуда. В мире воцарился дьявол — деньги.

У старухи, у таких, как она, денег никогда не бывало и не будет, она свободна от зависимости золотому Тельцу. Она идет к Господу. И еще неумело своими загрубевшими от работы пальцами «возжигает» и ставит перед святыми иконами свечи.

Впервые, но пришла в храм, неумело, но поставила свечи. И увидела, как «в высокое окно косым снопом било солнце, чисто разносилось восторженное ангельское пение». Все последние работы Валентина Распутина говорят одно: Спасение России в возрождении традиционных духовных и культурных ценностей.

Все остальные пути перепробованы. Неужели мы не прислушаемся к голосу крупнейшего писателя XX и начавшегося XXI века. Или опять обойдемся без пророка в своем Отечестве? А еще очень кстати, поздравляя писателя с юбилеем, напомнить читателям, а тем, кто не знает, надо знать и об огромной общественной работе Валентина Григорьевича. Давний спор, надо ли писателю идти во власть, заниматься неписательскими делами, Распутин решил просто: если Отечество призывает меня к служению, надо служить.

Это по поводу его членства в президентском Совете. А сколько дел Распутин взваливал на себя добровольно? Борьба за чистоту Байкала, борьба с проектом поворота северных рек на юг, борьба за чистоту русского языка, за нравственность общества, борьба за возвращение православной церкви церковных зданий и церковного имущества. Не счесть и невидимых миру слез, осушенных писателем, помогавшим сотням и сотням людей.

Он отработал за десятерых. И не в обиду будет сказано тем писателям, которые демонстративно отходили от забот общества, говоря о своем высоком призвании мастера слова. Но где теперь их слово, книги?

Кого они сделали счастливыми, кому помогли? Авторы живы, книги забыты. Конечно, общественная деятельность лишила нас ненаписанных страниц Распутина, зато написанные окрепли, оттого что сердце писателя было неравнодушным.