Стихотворение Анны Ахматовой «Клевета»
Анна Ахматова — достойная дочь Cеребряного века. Искренне выносит она на суд читателя переживания, рожденные в глубинах своего лирического «я».
Гениальность любого поэта состоит в его умении предельно обнажить свою душу, попытке сродниться с читателем, увлечь его и быть с ним на равных. Ведь поэт берет на себя ответственность сказать не только за себя, но и за читателя, обобщить, раскрыть те истины, которые доступны всем, но не всякому подвластны.
Стихотворение Ахматовой «Клевета» написано спустя год после смерти мужа, Н. С.
Но никто из этих людей не сумел поэтически описать трагедию отвергнутого человека, так как это сделала Анна Ахматова в стихотворении «Клевета».
«И всюду клевета сопутствовала мне» — это звучит как приговор и зачин для дальнейшего повествования.
«Ее ползучий шаг я слышала во сне». «Ползучий шаг» — эпитет-образ, вызывающий у нас самые мерзкие, отвратительные ассоциации.
Не зря отблески ее «горят». Огонь — это не только символ жизни, но и символ уничтожения, испепеления всего живого.
Но «я не боюсь ее!» — утверждает лирическая героиня, пытаясь противостоять клевете, убеждая себя в своем бесстрашии. Синтаксически это оформлено предложениями без многоточий, восклицательных и вопросительных знаков, а значит, это полновесное утверждение. Аргументируя это далее, она говорит: «…на каждый вызов новый // Есть у меня ответ достойный и суровый».
Но есть ли на самом деле этот «достойный ответ»? Может быть, это честь и достоинство или преждевременный уход из жизни несломленной души.
Здесь у Ахматовой большое «но» — противоречие самой себе, так как последующие строки полны смирения и покорности.
Но неизбежный день уже предвижу я, — На утренней заре придут ко мне друзья, И мой сладчайший сон рыданьем потревожат…
Полное смирение со своей судьбой, которое подчеркивается эпитетом «неизбежный» и глаголом «предвижу». В русской поэзии заря всегда ассоциировалась с пробуждением природы — у Тютчева, рождением новой жизни — у поэтов-революционистов. Ахматова употребила это слово в том же значении. Естественно, возникает вопрос: «Как можно соединить рождение нового дня и смерть, когда «образок на грудь остывшую положат»?»
В том-то и чудо поэтического слова, что истина рождается из противоречий, сопоставления несопоставимого. Со смертью телесной наступает рождение духовного, освобожденного от земных реалий, возвышенного — души.
Поэтесса намеренно называет смерть «сладчайшим сном», так как это избавление от суровой яви под «беспощадным небом» в «мертвом городе». У Ахматовой здесь небо «беспощадно», что необычно воспринимается нами, так как мы привыкли считать его символом величия, чистоты и милосердия или открытием истины, как это было у Андрея Болконского и Наташи Ростовой.
Казалось бы, что еще может сделать клевета? Что может быть страшнее для человека, чем потеря собственной жизни? Но оказывается, может быть, и даже после смерти.
Мы видим это в полуфантастической, гротесковой форме, впечатляющей до внутреннего содрогания.
«Никем не знаема тогда она войдет» уже к остывшему телу.
В моей крови ее неутоленный рот Считать не устает небывшие обиды, Вплетая голос свой в моленья панихиды.
Отравлен последний путь усопшей, нарушены покой и умиротворенность, достигаемые моленьями панихиды, отвергается святость обряда. И далее она пишет: «И станет внятен всем ее постыдный бред».
Клевета вновь достигает своей цели, разобщает людей, собравшихся у гроба.
Чтоб на соседа глаз не мог поднять сосед… Чтобы в последний раз душа моя горела.
Горело не только тело живого человека, но и душа, продолжая томиться в неземных муках, но «земным бессилием», «летя в рассветной мгле».
Последняя строчка звучит как гимн любви к жизни, которая, несмотря ни на что, даже на вынужденный уход, есть самая высокая ценность, так как душа «горела» «дикой жалостью к оставленной земле».
Личная драма, показанная через переживания лирической героини, перерастает в философское обобщение вечной борьбы добра со злом, человека с обстоятельствами.
Стихотворение предельно короткое, всего 22 строчки, но очень емкое и многоплановое. Здесь не только ощущения героини в ее исповеди, — автор прибегает и к сценической образности, вызывающей у читателя яркую картину жизненных реалий. Мы видим, как на утренней заре приходят к ней друзья, слышим их рыдания.
Поэтесса тщательно отбирает эпитеты-символы, эпитеты-образы: «сон сладчайший», «город мертвый», «беспощадное небо»; метафоры: «душа горела». Личное местоимение «я», неоднократно повторяющееся по ходу повествования, усиливает эмоциональный накал, подчеркивает глубину переживания: «сопутствовала мне», «я не боюсь ее», «есть у меня», «предвижу я», «придут ко мне», «мой сон», «в моей крови», «душа моя». Чувствуется вселенское одиночество человека, и этому «я» противопоставлены отблески клеветы «во всех глазах».
Слово «всех» и подчеркивает степень отверженности героини, трагедию одиночества.
Кажущаяся простота стихосложения несет в себе глубокий смысловой подтекст: небом-хлебом. Символ возвышенного, духовного сочетается с символом земного, насущного. Глаза-страх, тело-горело, мгле-земле, обиды-панихиды отражают суть всего произведения.
Удачное использование анафоры в придаточных предложениях, начинающихся с союза «чтобы», усиливает их побудительное значение:
Чтоб на соседа глаз не мог поднять сосед, Чтоб в страшной пустоте мое осталось тело, Чтобы в последний раз душа моя горела…
Показывая отвратительную сущность клеветы, сравнивая ее с «ползучим» пресмыкающимся, Ахматова прибегает к аллитерации, чередуя звуки — , — .
Ее пол З У Ч Ий Ш Аг я слы Ш Ала во С Не.
Это стихотворение как нельзя лучше показывает незащищенность души лирической героини перед невзгодами жизни, хотя она и восклицает: «Я не боюсь ее». Оно вызывает сочувствие к ней и негодование не только к клевете, но и к поверившим в нее.
Cтихи Ахматовой близки нам. Они написаны женщиной бессильной и сильной в слабости своей, отвергнутой и любимой, бесстрашной и побежденной, мятежной и смиренной.
Из этих противоречий состоит не только поэтическое обаяние А. Ахматовой, но и обаяние ее как личности. На ее хрупкие женские плечи выпали огромные жизненные испытания. Она не только выдержала их, но и продолжала творить, перебросив поэтический мостик из девятнадцатого в двадцатый век.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)