Москва — как много в этом слове для сердца русского
Владимир Гиляровский в таких словах признавался в любви к древней русской столице: «Я — москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него себя. Я — москвич!».
«Москва, России дочь любима…» слышала много признаний в любви, но точнее и выразительнее Гиляровского, по-моему, не скажешь. Кто лучше Гиляровского мог знать царские и княжеские дворцы, Хитровку нищих и босяков, понимать всю глубину хитрованского горя… В общем, любить Москву такой, какой она была, без прикрас.
Интересно, какие ощущения
С момента построения города Санкт-Петербурга между новой и старой столицей возникает соперничество. То замирая, то возрастая, оно длится вот уже три столетия. О нем упоминает М. Лермонтов в своей поэме «Сашка»:
Герой наш был москвич, и потомуЯ враг Неве и невскому туману.
И жизнь в Санкт-Петербурге представляется поэту грязной, пустой и молчаливой. Интересно, что спустя несколько десятилетий почти в тех же выражениях
Да, а что же Москва? Какой она представляется М. Лермонтову? Поэт видит ее величавой, любит «священный блеск ее седин».
А вот образец высокой восторженности поэта в очерке «Панорама Москвы»: «Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке… нет! У нее есть своя душа, своя жизнь». Москва в романе «Княгиня Лиговская» и некоторых юношеских стихотворениях, Москвой времен Ивана Грозного дышит поэма «Песня про купца Калашникова».
В известном стихотворении «Бородино» М. Лермонтов призывно восклицает: «Умрем же за Москву!».
Каждое время знает своих летописцев и бытописателей. Москву XIX века открыл нам Герцен, XX — Гиляровский. Теперь наступает черед появления «москвописца» XXI века.
«Москва… как много в этом слове для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось», — восклицает Пушкин. Москвич по рождению, поэт через всю жизнь пронес ее в своем сердце.
Восторженным песенным стихом воспевает величие Москвы Ф. Глинка: «город чудный, город древний, град срединный, град сердечный».
В начале XX века древняя столица еще хранила нетронутую прелесть золотых куполов. И А. Блок писал о том, что утром в Москве видит «прозрачную нежность Кремля».
Простонародную осязаемость первопрестольной столицы О. Мандельштам противопоставляет Зыбкой и туманной образности «любимого до слез» Питера:
Москва — опять Москва. Я говорю ей: «Здравствуй! Не обессудь…»
Москва много раз становилась для поэта не только убежищем от питерских страхов, но и средоточием и символом новизны времен, источником новой музыки: «река Москва в четырехтрубном дыме».
Москва всегда служила и будет служить неиссякаемым источником вдохновения для художников слова. Величие старой Москвы как символа России, ее сложной, порой драматической истории хранит современная Москва. И хочется верить, что историческое очарование древнего города не заслонит пестрый восточный базар нового Вавилона.