Евгений Абрамович Баратынский
Евгений Абрамович Баратынский родился 2 марта 1800 года в усадьбе Мара. Усадебное детство дало Баратынскому полный «могучего обаяния» образ родины как истока и вместе с тем завершающей цели человеческих стремлений, начала и конца существования, замка, смыкающего жизненный круг. О жизни Баратынского известно немного и еще меньше известно наверняка.
Молодость его проходила большей частью на глазах у многих людей: в 1830-е годы, после женитьбы, сведения о нем скуднеют.
Но даже когда его имя не сходит со страниц литературных изданий, постоянно
Двое пятнадцатилетний преступников были наказаны сразу и как Дети — их исключили из корпуса, — и как взрослые — им была
С осени 1818 года Баратынский в Петербурге; зимой 1819 года он зачислен рядовым в гвардейский полк. Формально «солдатчина» Баратынского не наказание, а милость: первое офицерское звание должно было означать для него прощение и разрешение служить по своему выбору.
Не вполне понятно, имел ли он практическую необходимость добиваться этого; видимо, дело было не в том: происходящее имело для него значение гражданской реабилитации и морального искупления. Оно имело и дополнительный личностный аспект: долгое время все хлопоты за Баратынского, все попытки добиться его прощения сталкивались в конечном счете с личной волей императора Александра I, от которого зависело производство в офицеры. Трудно сказать, чем была вызвана странная «злопамятность» императора; вряд ли ее можно вполне объяснить, как иногда предлагается, литературной репутацией Баратынского.
Трудно также представить, чего могли стоить Баратынскому эти годы под не отпускающим, не забывающим взором Александра I, это мучительное противостояние еще очень молодого и впечатлительного человека живому воплощению государства. «Солдатчина» Баратынского была в значительной степени лишь номинальной: она давала повод для злословия, насмешек, а иногда и грубых личных выпадов его литературных врагов, но не вредила его литературным успехам и не лишала его места в обществе. Тем не менее двусмысленность его положения и полная зависимость от чужой воли были тягостны для него. Это непростое единоборство продолжалось девять лет — с весны 1816 года, когда он мальчиком был исключен из корпуса и отдан родственникам, до весны 1825, когда судьба его оказывается в центре внимания Пушкина, Вяземского, Дениса Давыдова, когда хлопотами В. Жуковского и в конечном счете А.
И. Тургенева, постоянных заступников за русскую литературу перед властью, он был возвращен «обществу, семейству, жизни». Внутреннюю историю этих девяти лет можно только угадывать; внешний же их рисунок известен достаточно хорошо: за это время Баратынский сделался знаменитым поэтом. Он начал писать стихи сразу же после исключения из корпуса, в деревне; в Петербурге он необычайно быстро раскрывается как поэт. Этому способствовала дружба с А.
Дельвигом; она особым образом окрасила вхождение Баратынского в литературу, сделав его, почти помимо его воли, членом пушкинского кружка. В составе «союза поэтов» Дельвига — Кюхельбекера — Пушкина, пользуясь его поддержкой и сам способствуя его успеху, Баратынский включается в чрезвычайно интенсивную в это время литературную жизнь столицы. По сообщению жены Баратынского, Дельвиг без его ведома отдал его первые стихи в журнал и «Баратынский, которого имя до тех пор не появлялось в печати, часто говорил о неприятном впечатлении, испытанном им при внезапном вступлении в нежеланную известность».
Так или иначе, стихи Баратынского начинают печататься в петербургских журналах, его избирают членом литературных обществ, он знакомится почти со всеми известными петербургскими литераторами.
Посредническая роль Дельвига здесь была, по-видимому, очень важна; особенно это касается знакомства с Пушкиным. Существенное значение для Баратынского имела и литературная школа, которую он прошел в «союзе поэтов». С ростом известности Баратынского у него появлялись и литературные недоброжелатели; однако к тому времени, когда в петербургских литературных обществах и салонах разгорелась настоящая война между «союзом поэтов» и сторонниками литературных традиций, его, как и Пушкина, уже не было в Петербурге.
В начале 1820 г. Баратынский был сделан унтер-офицером и переведен в финляндский полк.
Литературная романтическая традиция рассматривала окраины страны как место ссылки; после первых финляндских стихов Баратынского за ним закрепилась репутация «финляндского изгнанника». Однако формально это было повышение, немаловажный шаг на пути Баратынского к свободе. Однако «финляндское изгнание» неожиданно оборачивается для Баратынского своей поэтической стороной, оказывается внутренне плодотворным. Природа Финляндии, впервые увиденное им открытое море поразили его воображение; он признавался Н. М.
Коншину, своему начальнику и новому другу, «что в жизни еще не имел такого поэтического лета». В доме командира полка Г. А.
Лутковского, старого знакомого его отца, Баратынский находит необходимую ему семейную обстановку. В Финляндии начинается его дружба с Н. В.
Путятой, адъютантом генерал-губернатора Финляндии А. А. Закревского.
Образованный, любивший поэзию человек, Путята был внутренне близок Баратынскому. «В образе мыслей и характере их было что общее. То же озарение высшими понятиями, та же сосредоточенность и сдержанностьих изъявлении», — писал П.
И. Бартенев, знавший Путяту. Дружба их продолжалась всю жизнь, а позднее укрепилась родством, когда Путята женился на свояченице Баратынского.
Конец 1824 г. Баратынский проводит в Гельсингфорсе. при штабе корпуса Закревского. Здесь он знакомится с женой генерал-губернатора А. Ф.
Закревской, женщиной яркой. умной и эксцентричной. Он переживает серьезное увлечение этой женщиной; однако еще сильнее оказывается произведенное ею поэтическое впечатление. Закревская стала прототипом героини поэмы «Бал», образ ее отразился и в лирике Баратынского.
Не случайно, покинув Финляндию, Баратынский сожалел о ней, как о стране, где он «пережил все, что было живого» в его сердце.
Между тем связь Баратынского с литературной жизнью столицы почти не прерывается; он часто и подолгу бывает в Петербурге то в отпуске, то с полком. Дельвиг с друзьями навещает его в Финляндии. Коншин вспоминает. что Баратынский «как дитя» радовался поездкам в Петербург.
Тем временем, известность его как поэта росла. Еще в самом начале 1824 г. Жуковский в обзоре русской литературы, составленном для одной из особ императорской фамилии, писал: «Баратынский — жертва ребяческого проступка, имеет дарование прекрасное; оно раскрывалось в несчастьи, но несчастье может и угасить его; если судьба бедного поэта не облегчится, то он сам никогда не сделается тем. для чего создан природой», — и в словах его звучали почти обвинительные нотки. Затянувшееся наказание Баратынского становилось уже чем-то вроде общественного скандала, об этом говорили почти открыто, и казалось, что шумная слава поэта поможет облегчить его участь.
Но ходатайство было Жуковского было отклонено. Тогда за это берется А. И. Тургенев, который действует совершенно иначе и старается, чтобы о литературной деятельности Баратынского по возможности забыли.
Вероятно, именно в связи с этим Баратынский задержал издание своего сборника, уже порученное в 1824 г. А. А. Бестужеву и К.
Ф. Рылееву. Тургенев наконец добивается успеха: в апреле 1825 г.
Баратынский был произведен в прапорщики. В январе 1826 г. он выходит в отставку; болезнь матери вынуждает его поселиться в Москве. Здесь в ноябре 1827 г.
Выходит первое собрание его стихотворений. Сборник 1827 г. стал для Баратынского первым подведением итогов. Он открывается знаменитой элегией «Финляндия», создавшей в свое время Баратынскому ореол романтического изгнанника.
Сборник 1827 г. построен так, что произведения, обрамляющие разделы, несут особую смысловую нагрузку. В них последовательно развивается тема судьбы, звучащая и в других стихотворениях сборника; романтический бунт против «прихотей судьбы» сменяется тихим утверждением верности себе и «музам» «наперекор судьбе» , а когда оказывается. что такая верность в конечном счете обеспечивает независимость от судьбы, возникают и оптимистические ноты :