«Времен Очаковских и покоренья Крыма…»
О замысле «Недоросля»
Комедия Д. И. Фонвизина » Недоросль» написана в 1781 году и в сентябре 1782 года поставлена на театре; Очаков взят русскими войсками в 1788 году, а Крым присоединен в 1783 году. Если уже для поколения Чацкого эпоха «Недоросля» ощущается как исчерпанное прошлое, то что для нас значит пьеса, о которой в одной из интернет-публикаций сказано: «Текст изобилует словами и выражениями, которые легко принять за ошибки OCR . Тем не менее это — истинный текст автора, просто именно так и говорили в 1782 году!»
По мысли
В постижении смысла текста XVIII столетия мы, как правило, ограничиваемся констатацией чуждых нам Реалий , Социальных конфликтов
Прежде всего, заглавие. Недоросль — это молодой дворянин, не окончивший образования и не начавший поэтому военной или гражданской службы, дававшей право на чин. Тем самым Митрофан предстает перед зрителем комедии как социальная tabula rasa, как чистое беспримесное человеческое «я», своего рода Дикарь, дитя природы, образом которого так увлекалась философия Просвещения.
Естественно, что с линией Митрофанушки Фонвизин непосредственно связывает проблемы образования и воспитания культурного человека своего времени. Это и знаменитые сцены обучения чтению с Кутейкиным и счету с Цыфиркиным, и немецко-нижегородская философия большого света Вральмана, и итоговый экзамен по истории с географией в присутствии Стародума и Правдина .
К педагогической проблематике следует отнести и рассуждения Стародума в I явлении 5-го действия: «Мы видим все несчастные следствия дурного воспитания… Сколько дворян-отцов, которые нравственное воспитание сынка своего поручают своему рабу крепостному! Лет через пятнадцать и выходят вместо одного раба двое, старый дядька да молодой барин».
Таким образом, природная доброта и верность Мамы Еремеевны оказываются для Фонвизина не панацеей от всех иноземных воспитательных бед, а тупиковой ветвью развития подростка, вершина которой — домашняя голубятня.
Возвращаясь к образу главного героя, вспомним, что появляется он и в списке действующих лиц, и по ходу пьесы — без фамилии. Оставим в стороне экивоки отца в явлении IV действия 1-го: «По крайней мере я люблю его, как надлежит родителю, то-то умное дитя, то-то разумное, забавник, затейник; иногда я от него вне себя и от радости сам истинно не верю, что он мой сын». Важнее другое — какую модель семейного поведения унаследует Митрофанушка: Простаковых или Скотининых .
Тема отцов и детей в фонвизинской комедии одним боком примыкает к теме образования-воспитания, а другим — к теме благородной дворянской крови, знатности. Парадоксальным образом «родство» со свиньями, сотворенными, как и все скоты, прежде человека, позволяет существенно удревнить родословную:
«Я Тарас Скотинин, в роде своем не последний. Род Скотининых великий и старинный. Пращура нашего ни в какой герольдии не отыщешь.
Правдин. Этак вы нас уверите, что он старее Адама?
Скотинин. А что ты думаешь? Хоть немногим…
Стародум. То есть, пращур твой создан хоть в шестой же день, да немного попрежде Адама?»
Никаких других достоинств, кроме древности рода, Скотинин не имеет , но и это создает для героев конца XVIII столетия коллизию неравного брака.
» Скотинин. Нет, право? Так ты доброго мнения о старине моего рода?
Стародум. О! такого-то доброго, что я удивляюсь, как на твоем месте можно выбирать жену из другого рода, как из Скотининых?
Скотинин. Рассуди же, какое счастье Софьюшке быть за мною. Она дворянка…
Стародум. Экой человек! Да для того-то ты ей и не жених.
Скотинин. Уж я на то пошел. Пусть болтают, что Скотинин женился на дворяночке. Для меня все равно» .
То есть Скотинины — родовитые, знатные, потомственные дворяне, а Софья — дворянка по отцу, получившему личное дворянство вместе с соответствующим чином, до которого тот дослужился далеко не сразу.
Разрыв между общественным положением и моральным обликом Служащего дворянина и Помещика, воспользовавшегося правом не служить, ощущался достаточно остро всеми слоями общества. Образ бездельника барина, выколачивающего оброк с крепостных и проматывающего его в пьяных кутежах, картах, псовой охоте, а также образ барского сынка, получающего новейшее «образование» в столицах под руководством Венеры и Бахуса, широко распространен в лубочной литературе и рукописной сатире XVIII столетия. Процитируем лишь небольшой фрагмент подписи к лубочной картинке о «голом шляхтиче»: «Я был во всем проворен, все в руках моих кипело. Уже такового молодца вам вряд ли найти: я мастер псалмы петь, баклуши бить, досуха пить.
Мне дядькой Бахус, а в мамки взял Венеру, что нежила меня во всем по своему манеру. Она в забаву мне принесла стопку пестрых книг, что бубны, черви, вины, жлуди называют их…»
Интермедии столичных и провинциальных любительских театров в развитие основного сюжета «Комедии притчи о блудном сыне» Симеона Полоцкого представляют диалоги голодного, разорившегося барина и его слуги, отказывающегося идти на рынок без денег .
» Шляхта. Прошу, мои господа, милостивно прислушать,
Что я от печали перестал уже и кушать.
А от чего то сделалось? И то я вам донесу:
Понеже взять негде, разве у кого что унесу…
Того ради часто в харчевне сижу,
Люди та кушают, а я лишь гляжу…
Малой, малой!
Слуга. Что, шляхто одраной?
Шляхта. Разбестия, покушать собери!..
Ин надо купить поскорее!
Слуга. Да много ль, сударь, денег та? Давай пободрее.
Шляхта. На вот, бестия, вот тебе целая полушка.
Слуга. Да черта-ли на нея купится? Разве мерзлая лягушка.
Шляхта. Каналия, лягушка! Лягушка это скотско!
Слуга. Какое это скотско, это самое господско».
Финальный каламбур строится на парадоксе: самая дорогая, изысканная и благородная французская кухня оборачивается для голодного русского барина несъедобной дрянью .
Противоречие Благородного дворянского звания и не соответствующих ему Скотского нравственного, Бессловесного образовательного и Бесполезного гражданского состояния Простаковых-Скотининых не было предметом одной лишь литературной сатиры. Народная пословица из собрания В. И. Даля гласит: «Гол да в шляпе — та же шляхта». Народный анекдот рассказывает, что все люди сотворены из глины, не исключая и панов, потому что собака утащила белый хлеб, приготовленный для творения барских телес.
Фольклорный театр разрабатывает данную коллизию в речевых формулах, практически совпадающих с фонвизинскими. Староста докладывает помещику: «Здорово, барин-батюшко, синей жеребеч, Михайла Петрович! Я был на Нижегорочкой ярмонке, видел свиней вашей породы, да вашу барскую шкуру продал, да на вашу милость остался хомут очень прочен».
Ему вторит слуга, пришедший утром с докладом: «Ваше благородие, свиньи в огороде. Дозвольте свиней выгнать, а вас загнать!»
Таким образом, для современников Фонвизина образ Митрофанушки разворачивался не только в синхронной сюжетной плоскости комедии, не только в контексте его семейно-родственных связей и образовательных возможностей, но и в плане возможных жизненных стратегий: «на боку лежа, лететь себе в чины» , нести доблестную гвардейскую службу «на съезжей» , драть оброк с крестьян и скупать породистых свиней. Какой же выбор видится Фонвизину наиболее адекватным для вступающего в жизнь молодого человека? Устами Правдина он напутствует Митрофанушку: «С тобой, дружок, знаю что делать. Пошел-ко служить…»
Очевидно, что не имеющий ни образования, ни твердых нравственных ориентиров, ни семейной протекции , Митрофанушка начнет службу с нижней ступени социальной лестницы . Для конца XVIII столетия этот выбор видится естественным. Тот же выбор, но не под давлением обстоятельств, а самостоятельно и сознательно сделает отец Петруши Гринева, проигнорировав фиктивное сержантство в гвардейском Преображенском полку.
Но — возвращаясь к исходной посылке наших рассуждений — уже для поколения Чацкого предложение Фамусова: «А главное, поди-тка послужи» вызывает известную реакцию: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Помимо романтического радикализма в словах Чацкого скрыт и жизненный опыт — как его собственный, негативный , так и от противного — успешный опыт Молчалина, которого Фамусов «безродного пригрел… дал чин асессора» и далее по накатанной дорожке протекций. Так на новом витке истории русского театра треугольник Митрофанушка — Софья — Милон трансформируется в триаду Чацкий — Софья — Молчалин, где Чацкий и Молчалин — две альтернативные судьбы Митрофана, еще только «обдумывающего житье».
Знаменательно, что уже у А. Н. Радищева, постоянно заглядывающего в своем «Путешествии из Петербурга в Москву» в будущее, возникают образы «лишних людей», которые покамест не отливаются в яркие типы и не становятся Героями своего времени . В главе же «Крестьцы» картина стандартной карьеры молодого дворянина нарисована с пафосом и мрачной иронией под стать Чацкому: «Несчастный предрассудок дворянского звания велит им идти в службу. Одно название сие приводит всю кровь в необычайное движение! Тысячу против одного держать можно, что изо ста дворянчиков, вступающих в службу, 98 становятся повесами, а два под старость, или, правильнее сказать, два в дряхлые их, хотя нестарые лета, становятся добрыми людьми. Прочие происходят в чины, расточают или наживают имение и проч… Смотря иногда на большого моего сына и размышляя, что он скоро войдет в службу или, другими сказать словами, что птичка вылетит из клетки, у меня волосы дыбом становятся.
Не для того, чтобы служба сама по себе развращала нравы; но для того, чтобы со зрелыми нравами надлежало начинать службу. Иной скажет: а кто таких молокососов толкает в шею? — Кто? Пример общий.
Штаб-офицер семнадцати лет; полковник двадцатилетний; генерал двадцатилетний; камергер, сенатор, наместник, начальник войск. И какому отцу не захочется, чтобы Дети его, хотя в малолетстве, были в знатных чинах, за которыми идут вслед богатство, честь и разум. Смотря на сына моего, представляется мне: он начал служить, познакомился с вертопрахами, распутными, игроками, щеголями. Выучился чистенько наряжаться, играть в карты, картами доставать прокормление, говорить обо всем, ничего не мысля, таскаться по девкам или врать чепуху барыням.
Каким-то образом фортуна, вертясь на курей ножке, приголубила его; и сынок мой, не брея еще бороды, стал знатным боярином. Возмечтал он о себе, что умнее всех на свете. Чего доброго ожидать от такого полководца или градоначальника? Скажи по истине, отец чадолюбивый, скажи, о истинный гражданин! не захочется ли тебе сынка твоего лучше удавить, нежели отпустить в службу?»
Параллели между текстом фонвизинской комедии и наследующими ей драматическими опытами А. С. Грибоедова и А. С. Пушкина можно умножить. Знаменитый фамусовский монолог «Учились бы, на старших глядя» , а также пушкинская разработка темы отцов и детей в «Скупом рыцаре» имеют своим прототекстом монолог Простаковой: «Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был!
Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю, покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер, так сказать, с голоду» .
Тема фонвизинского наследия в классическом фонде русской словесности далеко не исчерпана намеченными выше схождениями. Пока же подведем предварительные итоги. В отличие от современников Фонвизина Мы вынуждены заново учить «язык» екатерининской эпохи и буквально с азов постигать проблематику комедии.
Однако знание тех сюжетных и образных перспектив русской драматургии XIX века, в которые прорастает драматическое зерно «Недоросля», дает нам несомненное преимущество в постижении того уникального значения, какое имеет в отечественной культуре первый успешный опыт театрального воплощения коллизий дворянской чести и гражданского долга, отцов и детей, «лишних людей» и «сынов Отечества».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)