Славянские сказки для юношества
Славянские фэнтези впервые появились на наших книжных прилавках три десятилетия назад, но настоящий бум этот жанр современной прозы пережил в 1990-е годы. Тогда, одна за другой, стали выходить повести о Волкодавах и Владигорах, Святоборах и Седовласах. Впечатляет перечень имен их «отцов-прародителей»: Ник Перумов, Л. Бутяков, М. Семенова, П. Молитвин, О. Григорьева, Ю. Никитин и многие другие. Художественный мир, открытый этими авторами, оказался для нашей литературы неисчерпаемой «золотой жилой».
Славянские приключения активно конкурировали
Скорее дело в другом: за последние десять лет многое изменилось в нашем отношении к литературе, в том числе и массовой. Теперь самое время перечитать славянские фэнтези, тем более что они все больше «спускаются» из литературы взрослых в чтение детей и подростков.
Некоторые критики видят начало славянских приключений в беллетристике XVIII века. Ее родоначальники М. Д. Чулков, М. И. Попов и В. А. Левшин были авторами популярных повестей о славных российских богатырях, совершавших победы на ратном и любовном поприще. Среди предшественников жанра называют также пушкинскую поэму «Руслан и Людмила», а также «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя. Это справедливо лишь отчасти, поскольку не меньшее значение для произведений этого жанра имеет «иноземный компонент». В первую очередь, это книги американского писателя Р. И. Говарда про Бесстрашного Конона, приключения которого активно переводили некоторые из нынешних «славянских» авторов.
Что же касается фэнтезийных корней, то тут не обойтись без классиков в лице Р. Толкиена и его продолжателей. Этими авторами был создан тип «сказок для взрослых»: утопий, обращенных в прошлое. Но само утопическое «прошлое» было открыто отечественными авторами.
Начнем с двух цитат:
«Было это в тот год, когда князь Рюрик свалил в бою отбежавшего от Ладоги князя Вадима и кружил белым соколом по широкой словенской земле, походя, с лету разбивая малые отряды, оставшиеся от разгрома несчастливой Вадимовой рати» .
«Было это тогда, когда Перун со своею женою Мокошью занял небо, а Велеса-бога он сверг под землю и позволил ему там царить — все подземное царство отдал Перун богу Велесу, а отца своего Стрибога отправил Перун на покой, а сына своего Симаргла поставил Перун над всеми воинами и мастерами, а брата своего Даждьбога от решения людских дел удалил…» .
Время действия славянских фэнтези отнесено их авторами к первоначалу Русской земли: это древняя языческая Русь с легендарными князьями, могучими волхвами и славянскими божествами. В книгах Марии Семеновой эта земля исторически конкретна , у Марины Вишневецкой — сказочно условна. Разделение на историю и фантастику в данном случае не принципиально: хронотоп в славянских фэнтези всегда легендарный, а исторические артефакты соседствуют с мифологическими.
Сами писатели относятся к проблеме исторического по-разному: Юрий Никитин драчливо замечает: «Кому нужна точность, пусть читают справочники, энциклопедии», а Мария Семенова на это возражает: «Зачем тогда называть свой Роман историческим?» Но верно одно: доподлинно узнать о том, «как это было на самом деле», можно только из научных исследований по славянской этнографии.
Правда, и там всего не узнаешь: ведь сведений о дописьменной эпохе русской истории у нас мало. Такая непрописанность «старины глубокой» на руку писателям. И хотя многие из них — люди начитанные , в дебри языческого прошлого они устремляются не в поисках научной истины. В славянском прошлом они ищут ответы на вопросы, которые волнуют сегодняшнего читателя: кто такие мы? где наши герои? в чем наше величие?
Речь идет ни много ни мало о поиске национальных идеалов и патриотических идей. Неслучайно один из критиков очень точно назвал славянские фэнтези «мифолого-патриотической» литературой , отметив в ней тесную связь современных событий с мифологическим прошлым.
Попытка использовать мифологию прошлого для создания мифологии современности не нова. Закономерно, что каждый раз происходит это в переломные для национального сознания эпохи. Неслучайно, что рождение отечественных фэнтези относится к эпохе перестройки, когда поколебались многие национальные твердыни. Сегодня эти «утверждающие» книги востребованы вновь и воспринимаются как проверенные временем .
Чем же привлекает современного автора языческая Русь? Прежде всего тем, что может служить примером «консолидации национальных сил», образцом социального братства . Разумеется, что подобное братство могло существовать только в легендарном прошлом, когда за одним столом пировали князь и смерд, дружинник и ремесленник. Картины такого единства встречаются в эпических сказаниях разных народов, будь то англо-саксонские саги или древнерусские былины.
Социальная принадлежность былинных богатырей разная: Илья Муромец — из крестьян, Добрыня — из горожан, а Алеша — из поповичей, но идея защиты родной земли объединяет людей разных сословий и разного достатка.
Такое же братство связывает богатырей из славянских фэнтези . Славянские богатыри держат себя на равных с князьями и конунгами, которые, в свою очередь, радеют за свою дружину. Запросто общаются богатыри и с языческими богами, которые изображаются похожими на идеальных славян: красивыми, сильными и своевольными. «Сказывают, у Даждьбога была величавая поступь и прямой взгляд, не знающий лжи. И еще дивные волосы, солнечно-золотые, легко летящие на ветру. А у Перуна — иссиня-черные кудри, вечно-взъерошенные, непокорные, клубящиеся, как туча» . Такие боги больше похожи на романтических демонов, чем на языческих идолов древних славян. Но именно такими жаждет увидеть «своих» богов читатель, тоскующий из-за отсутствия отечественной мифологии.
Известно, что славянские мифологические рассказы о языческих богах до нас не дошли и могут быть только реконструированы. Такой поэтической реконструкцией и занимаются авторы славянских фэнтези, превращая скупые летописные факты в красочный славянский пантеон.
Богатыри в славянских фэнтези — это люди, не уступающие богам в красоте и силе. К каждому из них, будь то Волкодав М. Семеновой, «трое из леса» Ю. Никитина или Казак А. Белянина, можно отнести знаменитые слова: «Человек — это звучит гордо». Есть и еще одно сходство с босяками пролетарской литературы — фэнтезийные герои тоже вышли «со дна», из подземных рудников и лесных топей.
Однако род занятий нынешних бунтарей не имеет ничего общего с прозябанием «на дне». Все они — воины, вооруженные мечом, магией и восточной философией . Их дело — нести «ночной» и «дневной» дозор там, где человек оказывается беззащитным перед силами зла . Заниматься личным счастьем фэнтезийным богатырям, как и былинным, недосуг . Любовная интрига в славянских фэнтези часто оказывается на втором плане, а на первом — поединки, сражения, битвы .
Фэнтезийный воин не знаком с книжной премудростью и не владеет рыцарскими манерами. Это благородный дикарь, о славянском происхождении которого можно догадываться по внешности , названию рода-племени , а также по упоминанию о северных лесах и болотах, из которых он вышел. Но национальное в фэнтезийном богатыре, похожем на знаменитого Тарзана, довольно условно.
Важнее другое: принадлежность героя к «естественному» миру, в котором сохраняются вековые правила человеческого общежития, — гость неприкосновенен, а за услугу следует услуга. «Естественному» миру противостоит мир цивилизации. Он вызывает у авторов современных утопий глубокое недоверие: цивилизация делает человека слабым и лживым, приучает его жить среди ложных ценностей, будь то чины, титулы или деньги. Простодушный дикарь подобных соблазнов не знает: он благороден в поступках и чист в помыслах, свободолюбив и независим.
В нравственном смысле дикарь куда более развит, чем представители старых цивилизаций. Юный Волкодав дает уроки толерантности просвещенным и образованным героям . Азы толерантности Волкодав знает не из книг или проповедей, а из врожденного чувства справедливости . Противостояние благородного дикаря и цивилизованного человека, идущее еще из литературы XVIII века, в славянских фэнтези имеет злободневное толкование: людям постсоветского общества приходилось не раз слышать упреки в нецивилизованности и призывы следовать общепринятому образцу. Благородный выходец из северных лесов восстанавливает в глазах отечественного читателя чувство национальной гордости, и это — одна из главных причин популярности жанра.
В славянских фэнтези работает еще одна культурная модель: дикарь — это дитя, непосредственное, искреннее, чистое. Воинственный пыл героя не мешает ему заботливо относиться ко всякой живности. Бесстрашный Волкодав, в руках которого трещат кости врагов, хлопочет о детенышах летучей мыши.
И дело не только в отголосках тотемистических верований, которые приписываются фэнтезийному богатырю, но и в знакомых с детства историях про доброго «деда Мазая и зайцев». И таких трогательных эпизодов разбросано по страницам славянских фэнтези немало . Благороден дикарь и по отношению к тем людям, которые нуждается в защите: это женщины, Дети, книжники. Суровый воин Неждан, на душе у которого «тяжелая кольчуга» кровавого прошлого, берется опекать чужих сирот , а ладожский усмарь заботится о пленном отроке .
Образы детей и подростков часто встречаются в книгах М. Семеновой . Юные славянки романтически прекрасны, а юноши мужественны и благородны. В то же время писательница не торопится умиляться русыми головками и светлыми глазками. Ее герои и в горло могут вцепиться, и за меч хватаются — воин живет уже в ребенке, если этот ребенок — герой фэнтези.
Судьба обрекла Пелко из племени корелов быть рабом, но гордый мальчик отвергает рабскую долю: он готов вынести тяготы службы, но не унижения . «Мужеское» поведение юного дикаря вызывает восхищение у «продвинутых» викингов. Восхищен и читатель — подростковой литературе давно не хватало сильных героев, готовых постоять за себя в рукопашной .
Бои, драки, поединки описываются в книгах М. Семеновой со знанием дела, будь то русский кулачный бой или восточное единоборство . По утверждению писательницы, побеждает всегда тот, кто справедлив, и это нравственное правило лежит в основе любого боя. В то же время ее герои отличаются не только силой, но и «вежеством» . С честью проходят они испытание любовью. Перипетии любовного чувства описываются подробно, в красочных картинах и романтических пейзажах . Но все личные чувства в «славянских романах» подчиняются законам эпического долга: пленная славянка отвергает любовь иноземного викинга, а боярская дочь остается верна данному слову.
В утопическом мире славянского прошлого благородство всегда вознаграждено. Первобытно-общинная мораль толкуется писателями как всеобщее братство, а отношения между людьми и природой изображаются гармоничными. Описание такой гармонии мы найдем в популярных книгах о языческой Руси: «Сидя на уютном пригорке, поросшем медоносными травами, наш языческий предок чувствовал под собой живые, теплые колени Матери Земли. А с высоты на него был устремлен строгий и ласковый взгляд Неба — Отца-Бога» . Как всякая утопия, славянский рай Семеновой заставляет критически посмотреть на настоящее. Критика в первую очередь касается безжалостного отношения современных людей к природе и культурным традициям.
Пафос писательницы вполне понятен, вот только зря она из древнего славянина делает современного ревнителя природы . Утопии хороши в литературе, но не в истории.
Роман тически приукрашенным изображается также древнеславянский быт. По сути дела, он был открыт для широкой публики именно писателями. Одежда, жилище, нравы и этикет древних славян выглядят в их книгах так привлекательно, что фанаты-читатели готовы подражать во всем нашим далеким предкам: делают украшения, проектируют наряды, а главное — начинают интересоваться этнографией, историей и древнерусской литературой .
Мифический характер древнеславянского прошлого служит идеальным материалом для создания притч, с характерной для этого жанра поучительностью. Можно без преувеличения сказать, что фэнтези — это нравоучительная литература нашего времени. Ее герои часто говорят запоминающимися афоризмами: «Иди и придешь», «Жить — это значит любить», «Женщины — святы» . Любовь и ненависть, жизнь и смерть — вот темы фэнтезийных притч.
В книге М. Вишневецкой «Кащей и Ягда, или Небесные яблоки» для повествования о великой силе любви задействован целый славянский пантеон. Описывая взаимоотношения богов и людей, писательница пытается понять их истинную природу . Попытка дать ответы на эти вопросы не разрушает фэнтезийный мир, цельность которого — непременное условие жанра. Осведомленность рассказчицы в делах богов основывается не только на этнографических изысканиях, но и на психологических параллелях с миром людей. Вот богиня Мокошь , которая, подобно античным Паркам, прядет нити человеческой судьбы.
И пусть мы знать не знаем, кем была эта Мокошь, но ведет она себя как типичная жена большого начальника: скучает, капризничает, льстит и командует.
Оказывается, что боги подобны людям, но и люди подобны богам. Их чувства и стремления возвеличиваются и поэтизируются: «Для чего живут люди? Жить и небесное делать земным». Такое чудо может сотворить только человеческая любовь, о которой «люди и дети знают больше богов». Любовь соединила пленного мальчика Кащея из восточных степей и славянскую девочку Ягодку.
В этом сюжете слышны отголоски знаменитого «Кавказского пленника» . Только теперь герои Востока и Запада оказываются на равных — оба готовы к самопожертвованию во имя любви. Но вечно любить им не удается , и тогда Ягда и Кащей становятся обитателями мира вечных, но, увы, мира мертвых. Так история о любви и верности находит свое «документальное» подтверждение в персонажах волшебной сказки, а домыслы фольклористов об «отношениях» Яги и Кощея получают свою оригинальную трактовку.
Мифологический и сказочный материал в славянских фэнтези служит основой для разного рода стилизаций. Авторы ведут повествование в возвышенном стиле, с характерными для него инверсиями, повторами, славянизмами, устаревшими и диалектными словами . Фольклорная стилизация включает также обращения, сравнения и иносказания в народном и псевдонародном стиле . Многие авторы сочиняют стихотворные тексты, имитирующие былинный стих, духовный или одический: «И если вам скажут однажды // ничто под небом не вечно // скажите в ответ на это: // Мы видели храбрость и верность, // мы сами видели это» . Эти тексты становятся основой песен и баллад, популярных у молодежи. Не редкость сочетание возвышенного стиля с откровенно сентиментальным.
И огромное количество слов написано с большой буквы — для выражения всего «высокого», «пафосного», «исконно-русского».
Стремление возвеличить языческое прошлое в последнее время выходит далеко за пределы художественной литературы. Появилось немало «патриотических» изданий, пропагандирующих язычество как политическую программу. В них утверждается, что «русский народ по своим природным качествам достоин быть старшим братом среди народов планеты» , поскольку «духовную жизнь дает нам языческая вера», а «Россия — это наша Великая Мать Сыра Земля» . На этой «Сырой Земле» надо установить «справедливость, которая выше субъективных Добра и Зла». Авторы подобных высказываний называют себя волхвами, хранителями народной мудрости. К народной мудрости все это не имеет отношения.
По словам одного из известных российских ученых, «идеологи националистических движений весьма вольно интерпретируют памятники старины, прибегая к мистификации… Они навязывают свою продукцию национальной древности — не столько как разысканное и выявленное, сколько как должное, чему, по мнению реконструкторов, подобало бы существовать» . Такого «долженствования» сторонятся авторы славянских фэнтези, герои которых и в языческом мире остаются верны общечеловеческим понятиям добра и зла.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)