Щербакова Г. биография
Родилась в 1932 году в Дзержинске Донецкой области . Школьные годы Щербаковой прошли в немецкой оккупации. По окончании школы поступила в Челябинский педагогический институт, после его окончания работала в школе учительницей русского языка и литературы. Также некоторое время работала в газете журналистом, однако бросила эту работу, так как хотела стать писателем, а журналистика, как считала Щербакова, «затягивает и уводит в сторону». До конца 70-х годов Галина Щербакова писала, по ее словам, «серьезные вещи — большую прозу на философские
Но эти вещи никто не хотел публиковать». И однажды она решила написать роман про любовь. Так родилась повесть «Вам и не снилось», которую осенью 1979 года опубликовал журнал «Юность».
Неожиданно для самой писательницы повесть имела ошеломляющий успех, Щербаковой стало приходить множество восторженных писем. Уже вскоре после опубликования, в 1980 году повесть экранизировал Илья Фрэз. Финал был изменен с благословения Щербаковой — она боялась, что, если и в фильме главный герой погибнет, сотни мальчишек последуют его примеру. Эпизод с падением героя пришел ей в голову не случайно — ее собственный
15 января 2010 Щербакова получила в Челябинске Народную премию «Светлое прошлое». В последние годы писательница тяжело болела, перенесла полостную операцию, но оправиться так и не смогла. Последнее ее интервью датируется январем 2010 года, когда исполнялось 30 лет со времени начала работы над фильмом «Вам и не снилось…».
Галина Щербакова умерла в Москве 23 марта 2010 года. Похоронена на Миусском кладбище, в районе Марьиной рощи. Помимо своей знаменитой повести, Щербакова написала более 20 книг, среди которых повести и романы «Дверь в чужую жизнь», «Отчаянная осень», «Актриса и милиционер», «Армия любовников», «У ног лежачих женщин», «Косточка авокадо», «Подробности мелких чувств», «Митина любовь», «Кровать Молотова», «Не бойтесь!
Мария Гансовна уже скончалась», «Радости жизни», «Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом» и др. В последнее время она работала над новым романом, он остался незаконченным.
Биография Российская писательница. Родилась и выросла Галина Щербакова на Украине. Закончила педагогический институт в Челябинске. Несколько лет работала учительницей русского языка и литературы, потом в газете. «В сороковом году я пошла в школу и успела закончить только первый класс. Немцы вступили в город осенью.
Несмотря на то, что школа была открыта, родители меня не пустили во второй класс. Целый год я наблюдала, как мои сверстники исправно посещали уроки. К несчастью, немцы «застряли» в городе надолго. Наступил новый учебный год, и снова оставаться дома уже было делом бессмысленным.
Идти во второй класс было обидно, поскольку мои одногодки учились в третьем. Но учительница знала меня, мою семью, и меня быстро перевели в третий. Помню, как потрясло склонение существительных.
Мой мозг отказывался эту информацию воспринимать. Но я была упрямой и самолюбивой и через некоторое время наверстала упущенный год.» Повесть «Вам и не снилось» критики восприняли в штыки. «Это было совсем другое время. Чистое и целомудренное повествование стало мишенью для критики, потому что это был рассказ о любви и только о ней… Да, русская литература, в том числе советского периода, была нравственной и не признавала даже слова «трусики».
От нее требовали главного — положительного героя. И именно он был критерием ценности сочинения. Целые поколения воспитывались на «высокоморальной» литературе. Про Павку Корчагина, молодогвардейцев и целинников читали все. И что же?
Стало меньше войн, убийств? Не надо преувеличивать роль литературы в формировании человеческой души. «Безыдейный» Высоцкий значил больше, чем вся псевдопатриотическая литература. А вообще, у читателя на книжной полке должны стоять и Солженицын, и Распутин, и Пелевин. Он сам сделает свой выбор.
Выбор души. И в этом высшая нравственность.» «Я трудоголик и графоман одновременно. Сам процесс «выведения» слов — радость. У меня есть компьютер, но работаю я по старинке, авторучкой. Пишу достаточно быстро.
Должна признаться, что писательство не мешает мне оставаться оголтелым читателем. Читать безумно люблю. Больше — зарубежную литературу, из нее — английскую.» — Когда повесть «Вам и не снилось» еще готовилась к печати, «меня вызвал главный редактор «Юности» Борис Полевой… и сказал: «Я не трус, но я боюсь. Публиковать повесть с таким концом мы не будем.
Вы что, хотите, чтобы завтра все мальчики стали прыгать из окошка?» И пришлось мне сделать финал помягче, хотя первоначально он замысливался совсем трагическим.» После того, как повесть была напечатана, «Я сидела поджавши хвост. Мне так вмазали со всех сторон, что нужно было еще в себя прийти. В «Московском комсомольце» напечатали огромное письмо учителей, которые требовали уволить редактора журнала «Юность», где была опубликована повесть, а автора чтобы лишили навсегда возможности сочинять и публиковаться. Потом приглашают меня якобы на читательскую конференцию в педагогическое училище. Прихожу, сидят девочки семнадцати — восемнадцати лет, сидят учителя, какие-то замундиренные тетки из гороно.
И тут начинается надо мной форменный суд, и судят меня по максимуму. Поднимаются руки, выступают обвинители: вот, она написала, что у героини трусики сорок второго размера, — разве допустимо такое писать о женщине?! Нет, кричит зал, недопустимо! Посмотрела я на это, потом встала и сказала: не знаю, зачем вы меня позвали.
Вам не нравится — пожалуйста, не читайте. В общем, рассердилась, огорчилась. Но когда вышла в раздевалку, надеваю свое пальтишко, вдруг окружают меня эти девчонки и шепотом, тайком говорят: Галина Николаевна, вы на нас не обижайтесь, нас так научили, а на самом деле нам ваша повесть очень понравилась… Я шла домой, плакала, мне жалко было этих детей… Прогрессивные, высоколобые критики тоже ставили меня на место, возмущались: как же так, приличных людей наказывают, притесняют — шел 1979 год, знаменитая кампания по шельмованию «метропольцев», — а тут посмела вспухнуть какая-то Щербакова, которую все почему-то читают, хотя никакого права на это она не имеет.
В общем, я совсем без драки попала в большие забияки… Я только сейчас понимаю, что у меня на самом деле была слава. Ведь мешки писем приходили, стучались ко мне в дверь: «Я из Ухты, я прочла вашу повесть, откуда вы знаете мою историю?» В «Юность» писали: пожалуйста, напечатайте еще раз, а то у нас в библиотеке украли журнал. Теперь я иногда думаю: Боже мой, какая же ты была дура, почему ты тогда не насладилась всем этим, почему совсем другие вещи для тебя тогда имели значение и тебя отравляли!..
Меня даже в Союз писателей тогда не приняли. Хотя у меня журнальных публикаций было достаточно и книга уже вышла. Приняли через два года, но ведь те два года надо было как-то прожить. Необходимо было куда-то устраивать трудовую книжку, быть чем-то обязанной людям, которые держали меня исключительно из хорошего отношения, а в принципе, я для них ничего не значила и не делала — так только, по мелочи.
Но я поняла, что эта повесть позволяет мне выжить, когда по ней стали снимать фильм. Я получила первые киношные деньги, пошла и купила детям ботинки, а мужу — зимние сапоги. Потом заплатили потиражные, потом фильму дали высшую категорию — это еще полторы тысячи, бешеные деньги по тем временам, — и я вступила в кооператив, чтобы построить квартиру сыну, который только что женился. Вот что для меня «Вам и не снилось»: состояние, когда ты можешь купить сапоги и пальто. И это спасло меня, потому что десять лет перед тем мы вчетвером жили на зарплату мужа.
Но главное — избавило от страха. Потому что подкожный страх оказаться неудачницей буквально преследовал меня. А я с детства усвоила: ни в коем случае нельзя быть матерью-неудачницей, нет ничего хуже для детей.» На встречи с читателями «случается, приглашают. Только я отказываюсь.
Потому что разговор опять будет крутиться вокруг одной лишь «Вам и не снилось». А у меня уже скулы сводит ее обсуждать. Я давным-давно другую мысль думаю — хотя бы две мысли мне позволено думать?
Да она никогда и не была для меня главной вещью. Скажем, почти одновременно опубликовали другую мою повесть, «Дверь в чужую жизнь», — так она куда лучше, я уже тогда так считала. Она серьезнее, глубже.» «Я искренне радуюсь любому хорошему сочинению, кто бы ни был его автором. Я очень благодарный читатель — по сути своей сначала читатель, а потом писатель. Но когда я натыкаюсь в каком-нибудь журнале на список типа «пять лучших писателей современности» — поеживаюсь, конечно.
Однако затем начинаю говорить себе: ну хорошо, женщина. Ну что тебе, тесно? Кто-то отнял у тебя твое пространство, кусок твоего слова?
Ведь нет. Я знаю про себя все. Я никогда не буду писать темные подвалы Петрушевской, раскачиваться на качелях Токаревой, пестовать легкую шизофрению в духе Нины Садур. Но я твердо уверена, пусть это выглядит нескромно, что есть у меня что-то, чего у них нет. Может быть, какая-то совсем маленькая штучка — ну так и пусть она у меня будет, ею я и интересна, и конкурировать я тут ни с кем не желаю.
Если я кому-то не нравлюсь — что ж, я не доллар. А насчет внимания — в принципе, сейчас мне грех жаловаться. Было хуже.
Лет семь назад меня как будто вовсе не существовало. А тут звонят, зовут. «
(1 votes, average: 5,00 out of 5)