Шенье А. биография

ШЕНЬЕ, АНДРЕ МАРИ , французский поэт. Родился 30 октября 1762 в Стамбуле в семье французского дипломата. Воспитывался в Париже, где у матери был салон, который посещали многие литераторы, ученые и художники.

Поначалу Шенье был привержен идеям революции, однако затем осуждал крайности и публиковал смелые статьи против якобинцев. Он посвятил оду Шарлотте Корде, убийце Ж. П. Марата, помогал К. Мальзербу в подготовке защиты Людовика XVI. Шенье был арестован 7 марта 1794 и гильотинирован 25 июля 1794. В тюрьме Шенье написал Ямбы , шедевр политической инвективы,

и оду Юная пленница . Его поэтическое наследие было собрано и опубликовано лишь в 1819.

Оно включает в себя лирические циклы Буколики , Элегии , Послания , Оды , Гимны , дидактические поэмы, такие, как Изобретение . Поэзия Шенье — необычное сочетание античного культа красоты с рационализмом 18 в. Метрическое разнообразие и гибкость, ярко выраженный личностный характер письма ставят Шенье в ряд предшественников романтизма в поэзии.

Шенье Андре-Марн — знаменитый французский поэт. Когда в начале XIX в. впервые стали известны стихи Шенье, он был признан предтечей романтизма. «Шенье, — пишет Сент-Бев, — был

провозвестником новой поэзии; он принес с собою новую лиру; у нее, правда, еще недоставало нескольких струн, но теперь эти струны добавлены его последователями». Однако, провозвестником новой поэзии Шенье является лишь в теории, в своей поэме: «L’Invention». Его идиллии и элегии проникнуты, напротив, самым строгим классицизмом и, вроме разве лирического настроения, в них нет ни одного намека на характерные для романтиков мотивы.

Со времени книги Эгжера «Эллинизм во Франции» Шенье считается одиноким поэтом-классиком и гуманистом, которому приходится отводить место рядом с аббатом Бартелеми, автором «Путешествия молодого Анахарзиса», рядом с графом де Кайлюсом и прочими учеными археологами-эллинистами. Это определение Шенье недавно еще развил Эмиль Фагэ, по мнению которого Шенье должен быть назван провозвестником «Парнасса», т. е. Леконта де Лиля и Гередиа. Подобные разногласия в характеристике Шенье вполне естественны. Он стоит совершенно в стороне от широкого русла литературной истории Франции, загадочный и самостоятельный. Вместе с Гесснером и Томсоном он принадлежит к тем одиноким фигурам в истории литературы, которые появляются на рубеже двух эпох, не принадлежа ни к одной из них и отражая на себе особенности обеих.

Таким одиноким Шенье представляется даже гораздо более, чем два названных писателя. Точкой отправления художественных исканий Шенье был действительно «эллинизм», т. е. тот особый, своеобразный, и новый гуманизм, который возник у некоторых избранных умов на исходе ложноклассической поры французской образованности. С эллинистами Шенье встречался и сблизился в салоне своей матери.

Здесь же он слышал и о Винкельмане. Полугреческое происхождение заставило Шенье с особой страстностью взяться за изучение древнегреческой поэзии, проследить влияние классиков на французскую литературу со времен Ронсара и Малерба и самому творить, подражая классикам, заимствуя у них и воспроизводя присущие им образы и настроения. Написанные им в этом духе идиллии и элегии остались им не изданными, не смотря на то, что погиб Шенье тридцати двух лет, т. е. в таком возрасте, когда почти каждый поэт уже считает необходимым печатно выступить перед читающей публикой.

Весьма правдоподобной кажется, поэтому, догадка Эмиля Фагэ, что на все то поэтическое наследие, которое оставил по себе Шенье, он сам смотрел лишь как на juvenilia и вовсе не желал издавать эти еще казавшиеся ему подражательными произведения. Конечно, его «Слепец», его «Больной» и целый ряд его элегий совершенны и не уступают позднейшим таким же эллинизирующим созданиям Анатоля Франса, Леконта де Лила и Геродиа; но Шенье чувствовал в себе силы для гораздо большего. Он уже давно пережил свой эллинизм; его поэма «Гермес», оставшаяся лишь в отрывках, должна была отвечать той новой и глубоко своеобразной поэтике, которую он формулировал в «L’Invention». Здесь его уже манит прочь от подражания древним; его зовут к себе новые формы красоты, новые звуки и новые образы. Он категорически говорит это несколько раз.

Шенье прежде всего хочет быть современным. Проживи Шенье дольше, мы знали бы его, вероятно, как эллиниста, а именно как нового поэта, провозвестника новых начал в поэзии. Как это ни кажется странным, но чтобы понять Шенье, надо все свое внимание обратить именно на отрывки недоконченного «Гермеса» и на его «Ямбы», рассматривая их при этом при свете вполне уже законченной «L’Invention»; тогда Шенье, провозвестник новой поэзии, окажется вовсе не предтечей романтизма, как думал Сонт-Бев. Романтизм искал вдохновения в прошлом. Романтиков соблазняли средние века, Шекспир, живописность Востока; они развивались параллельно с возвратом к опрокинутому революцией христианству, с нарождением новой идеалистической философии.

Романтизм научился от Руссо руководствоваться чувством, от Шатобриана узнал о загадочной и знойной прелести страстей. Ничего подобного нет у Шенье и не по этому пути идут его искания. Он предпочитал Руссо Вольтеру и в Англии понял Шекспира, «сына гордой Темзы, неукротимого врага покорности, стремящегося победить древних их собственным примером»; но прежде всего Шенье рационалист, выше всего он ставит Монтескье и Бюффона. Его увлекает рассудочность и научность. «Торичелли, Ньютон, Кеплер, Галилей — пишет он в L’Invention» — более ученые и счастливые в своих усилиях, чем древние, открыли целые сокровища новому Виргилию». Он хочет, чтобы поэты творили теперь так, как творили бы Виргилий и Гомер, если бы они родились в конце XVIII в. во Франции. «Пусть — восклицает Шенье — среди нас творческие умы достигнут величия Виргилия и Гомера!» Тут нет и тени сходства с романтиками.

Останься в живых Шенье, вернее всего мы имели бы особое, своеобразное течение во французской поэзии, течение в значительной степени антиромантическое. Даже при наших скудных сведениях о Шенье мы можем с уверенностью сказать, что Франция потеряла в нем поэта, призванием которого было бы найти поэтическое выражение для самых жгучих запросов современности, для увлечения положительным знанием, для научно-философского взгляда на мироздание. Таков был именно замысел «Гермеса»; это видно по его отрывкам.

Изучая их, еще Сент-Бев показал, что «Гермес» должен был представить собою поэму о мироздании, от геологического образования Земли до появления современного общества и государства. Во всех отрывках, относящихся к «Гермесу», Сент-Бев с неудовольствием видит отражение рационалистических, научно-философских воззрений. «Гермес» был, по-видимому, долгим и постоянным спутником трудолюбивого одиночества Шенье. Указать, в какие моменты своей жизни работал над ним поэт, совершенно невозможно. Вообще нельзя восстановить хронологию произведений Шенье.

Мы можем лишь очень приблизительно различить момент перелома в воззрениях Шенье, отразившегося в поэме «L’invention» и означающего переход от эллинизма ранней молодости к философско-поэтическим исканиям последних лет. Эмиль Фагэ предполагает, что эта поэма возникла около 1788 г., когда Шенье состоял при французском посольстве в Лондоне. Это весьма правдоподобно. Это были единственные годы, которые Шенье провел одиноко, вдали от своих.

Он очень грустил в эти годы. Из писем в нему его брата Мари-Жозефа видно также, что пребывание в Англии привело Шенье, как раньше Вольтера, к обновлению литературных взглядов. Если принять предположение Фагэ, жизнь Шенье придется таким образом подразделить на раннюю молодость, проведенную почти непрерывно в Париже, среди светских развлечений и художественных исканий, и на более зрелые годы, когда, по возвращении из Англии , Шенье уже глубже вдумывался и в жизнь и в задачи художественного творчества. Первый период жизни Шенье разнообразится лишь путешествием в Швейцарию и Италию. К этому первому периоду относятся все стихи на античные мотивы и почти все те, которые отражают молодое приволье веселой парижской жизни.

С возвращением из Англии, приблизительно совпавшим с событиями 1789 года, начинается второй период жизни Шенье, закончившийся смертью на эшафоте. Тут мы видим Шенье уже вдумчивым и смелым патриотом и общественным деятелем, и это начинает отражаться в его стихотворениях. Что Шенье и прежде очень пристально вглядывался в жизнь, это видно уже из его более ранних заметок о различных характерах, заставивших назвать Шенье зачаточным Ла-Брюером XVII в. Но теперь Шенье не только свидетель жизни, но и участник ее. В 1789 г. Шенье принадлежал к «Обществу Трюдэнов», основанному его друзьями и товарищами по наварскому коллежу, братьями Трюдэнами и де-Панжами. Вместе с ними он горячо приветствовал революцию.

Самое название органа общества: «Journal de la societe de 1789» характеризует настроение. Однако, Шенье и его друзей уже начинает беспокоить антиконституционная деятельность клубов, нарушавшая правильную и спокойную созидательную работу уполномоченных страны. Брат Андрея, Мари-Жозеф, сближается с якобинцами, но сам Андре ждет наступления лучшего будущего лишь от законодательной деятельности.

Отсюда и первая политическая статья Шенье : «Совет французскому народу о его настоящих врагах» . Под врагами народа Шенье подразумевал якобинцев; их он не переставал преследовать и в статьях, появлявшихся в 1792 г. в «Journal de Paris». Одна из наиболее значительных посвящена празднеству возмутившихся солдат швейцарского полка Шатовье. Шенье выступал и в качестве оратора в клубе «Фельянов», и именно успех его здесь и заставил его друзей понудить его к журнализму.

Но мере того как Шенье отдается политике, политической становится и его муза; он пишет оду к Шарлотте Кордэ. Эта ода интересна особенно тем, что она характеризирует отношение Шенье к политике. В противоположность своему брату, Шенье держится в высшей степени гордо и независимо. Он обличает демагогов, в которых видит новую породу льстецов.

Шенье не только ненавидит политиканствующую демагогическую лесть: он, может быть, даже слишком старательно облекается в красивую тогу одинокого и непонятого. «Хорошо, честно и сладостно, — пишет он в одной статье, — ради строгих истин подвергаться ненависти бесстыжих деспотов, тиранизирующих свободу во имя самой свободы». Горьким предсказанием звучит в оде к Шарлотте Кордэ прославление «благородной презрительной усмешки», с которой надо встречать казнь за свои убеждения. Наиболее вызывающими по отношению к якобинцам были статьи в «Journal de Paris»: «О причинах распрей, приводящих в смятение Францию и останавливающих введение в ней свободы» , и «Письмо Людовика XVI к французскому народу». Шенье предлагал даже произнести защитительную речь за короля. Такая политическая деятельность сама собою в те времена горячей борьбы ставила Шенье в опасное положение.

Якобинцам он не мог не быть в высшей степени ненавистен. В 1792 г. он на время оставляет Париж и в тиши Версаля вновь целиком отдается поэзии, вновь ведет созерцательное отшельническое существование. Почему в 1793 г., в самый разгар террора, Шенье вернулся в Париж — неизвестно. Тут его ждал скорый арест, по подозрению в сношениях с роялистами. После долгих и тщетных хлопот за него он погиб на плахе 8 термидора II-го года . О том, как встретил смерть Шенье, ничего неизвестно, но о его настроении в тюрьме можно судить по его ямбам и прелестному стихотворению «Молодая узница», написанному в честь красавицы герцогини Флери, урожденной Куаньи.

Вместе с Шенье сидели в тюрьме и его друзья Трюдэны. Тотчас же после казни Шенье его брата Мари-Жозефа стали несправедливо обвинять в братоубийственном равнодушии к его судьбе. Повод к такому обвинению дала горячая газетная полемика братьев, в которой Мари-Жозеф, может быть, и не выказал должной умеренности. Но в последние дни он все сделал, что мог, для брата.

Благодаря ему его дело несколько раз откладывалось. Если бы удалось его отложить еще на 2 суток, Шенье дождался бы падения Робеспьера и был бы спасен.