«Послушайте!» анализ стихотворения Маяковского
Творчество многих поэтов и писателей начала ХХ века условно разделяют на дореволюционный и послереволюционный периоды. Так уж вышло в их творческой жизни, что эпоха, наступившая после Октябрьской революции, потребовала новых тем, новых ритмов и новых идей. Среди тех, кто поверил в идею революционного переустройства общества, был Владимир Маяковский, поэтому многим читателям он известен, прежде всего, как автор «Стихов о советском паспорте» и поэмы «Владимир Ильич Ленин».
Однако были в его творчестве и лирические произведения,
В своем манифесте «Пощечина общественному вкусу» они призывали «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого с парохода Современности». Ведь новая действительность требовала новых форм экспрессивности в выражении новых смыслов, по сути, нового языка.
В итоге это привело к созданию иной Системы стихосложения
Ранние стихи Маяковского «А вы могли бы?», «Нате!», «Вам!» уже в названии содержали вызов тому обществу, с которым оказывался в конфликте лирический герой, — обществу обывателей, лишенных высокой идеи, бесполезно коптящих небо.
Но есть среди ранних стихотворений молодого Маяковского одно, в котором нет вызова и обличения. «Послушайте!» — уже не вызов, а скорее, просьба, даже мольба. В этом произведении, об анализе которого и пойдет речь, можно ощутить «бабочку поэтиного сердца», ранимого и ищущего. Стихотворение «Послушайте!» — это не пафосное обращение к толпе, не эпатирующий призыв, а просьба к людям остановиться на миг и взглянуть на звездное небо.
Конечно, фраза из этого стихотворения «Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно?» известна широкому кругу читателей, ее довольно часто пародируют. Но этот риторический вопрос заставляет задуматься о смысле жизни.
Звезда всегда была путеводной, она служила маяком в бескрайнем море. У поэта этот образ становится символом: звезда — это цель, та высокая идея, к которой нужно идти на протяжении всей своей жизни. Бесцельное существование превращает жизнь в «беззвездную муку».
Традиционно Лирический герой в поэзии персонифицирован с помощью местоимения первого лица — «я», как бы сливаясь с самим автором. Маяковский называет своего героя неопределенным местоимением «кто-то». Возможно, поэт даже не надеется на то, что еще есть такие люди, кто хотел, чтобы звезды зажигались, чтобы они были.
При этом, однако, чувствуется скрытая полемика героя с той самой толпой равнодушных обывателей, для которых звезды лишь «плевочки», ведь для него это жемчужины.
Лирический сюжет позволяет увидеть фантастическую картину: герой «врывается к Богу» и, боясь, что опоздал, «плачет, целует ему жилистую руку», просит звезду и клянется, что не сможет без нее жить. Сразу бросается в глаза удивительная деталь — «жилистая рука» Бога. Возможно, поэту было важно подчеркнуть близость к людям даже самых высших сил, ведь жилистые руки были у рабочих — пролетариата.
А может, данный эпитет, по замыслу автора, должен свидетельствовать о том, что и Бог трудится в поте лица для нашего блага. В любом случае, эта деталь необычна и неповторима и, как многие средства в стихах Владимира Владимировича, создает яркий, запоминающийся образ, отличающий именно стиль Маяковского и остающийся в памяти надолго.
Получив звезду и определив для себя цель, герой как бы успокаивается и «ходит спокойный наружно», но теперь он находит единомышленника, еще «кого-то», кому больше «не страшно» в «метели полуденной пыли». Это оставляет надежду, что крик души героя — «Послушайте!» — не будет гласом вопиющего в пустыне.
Кольцевая композиция стихотворения определяет повторение уже звучавшего вопроса о том, кому же нужно зажигать звезды. Только теперь в нем появляется восклицательный знак и слово, выражающее долженствование:
Значит — это Необходимо, Чтобы каждый вечер Над крышами Загоралась хоть одна звезда?!
Поэтому последние строки стихотворения звучат, выражаясь словами современницы Владимира Маяковского Марины Цветаевой, как «требованье веры и просьба о любви». Можно не любить творчество Маяковского, но не признавать его мастерство, его новаторство, вселенский масштаб его чувств невозможно.