Лесков: пропущенные уроки

Наверное, это у него судьба такая: Трудный рост, а может, Тугой, — так Лесков о себе говорил не однажды.

С недоразумениями и со скандалами входил в литературу.

Сложно устанавливались отношения с собратьями-писателями: с Достоевским, например, так и двигался от конфликта к конфликту.

Серьезная литературная критика долго его не замечала, а вот критика публицистическая не раз устроила ему Вселенскую смазь.

Человек глубоко верующий, он ухитрился испортить отношения с церковными деятелями до того, что целый том с произведениями

на темы церковной жизни из его первого собрания сочинений был запрещен к печати.

В семье, семьях — был дважды женат — тоже не сложилось; затем вел полухолостяцкое существование при горничной и воспитаннице.

Сына Андрея отправил служить по военной части, хотя тот был наделен несомненным филологическим, литературным талантом: подтверждением написанная им биография «Жизнь Николая Лескова…», уникальный в истории русской литературы, непревзойденный в принципе труд.

Долгие годы Лесков занимал в пантеоне русской литературы странное положение Классика второго ряда, нелепое определение — литературная

осетрина второй свежести, что ли?! — но хождение имело, даже в ученых писаниях, и потребовалась энергия академика Д. С. Лихачева , чтобы начать отклейку от Лескова превратных, конъюнктурных ярлыков.

В советское время, когда очень многое сбросили с красного парохода современности, ему вроде повезло: книги Лескова любил Горький, стал его издавать под знаком серпа и молота. Но тогда Лесков выходил странно: перепечатывались одни и те же полтора десятка рассказов, а когда выпустили во второй половине 1950-х годов его одиннадцатитомник, одели его почему-то в красный партийный коленкор . Мало того: за перепечатку в этом издании романа «Некуда» сильно нагорело многим лесковистам и редакторам. А Роман «На ножах» и вовсе не печатали вплоть до конца 1980-х годов, до перестройки.

Десять лет назад стало наконец выходить полное собрание сочинений писателя. Однако, несмотря на поистине героические усилия многих лесковистов, по пресловутым финансово-экономическим причинам издание движется очень медленно.

И, наконец, образование…

Долгое время Лесков отсутствовал не только в школьных, но и в вузовских программах. Только в позднезастойное время на филологических факультетах его стали изучать более или менее подробно — и даже поставили на почетное место: между Достоевским и Львом Толстым.

В перестройку добрался Лесков и до школы… Но за полтора десятилетия его присутствия здесь впору уже высказывать опасения о том, как бы Лескова из этой школы вновь не вынесло, теперь уже навсегда.

Намеренно не будем сейчас сосредоточиваться на общей проблеме судьбы российского литературного образования. Речь не о той, все же надеюсь — невозможной ситуации, когда литературу в школе уничтожат в принципе, а всю нашу гордость, всех наших классиков свалят в общую могилу и вместо гашеной извести зальют гламуром.

Речь идет о том, что все будет хотя и ни шатко ни валко, но все же и уроки литературы и Сочинения — письменные работы сохранятся.

Здесь надо сказать об очевидном, но то и дело забываемом: нет и не может быть единого свода успешного преподавания литературы, в том числе и Лескова. Все мы прекрасно знаем, как много зависит здесь, кроме подготовки учителя, от общей атмосферы в школе и в классе, от интеллектуального и физического уровня развития учеников, обстановки в их семьях, наконец, даже от того, на какие уроки в недельном расписании приходится литература.

Наша газета нацелена на представление непосредственного опы­та преподавания. Наши самые желанные, наши главные авторы — ее читатели, практикующие учителя-словесники, это подтверждено всем содержанием «Литературы» за почти полтора десятка лет ее издания. Мы открываем каждый конверт, каждое электронное письмо с неизменно доброжелательным чувством, с надеждой, что присланное нам появится на страницах газеты.

Более того, отклоняя ту или иную статью, мы всегда объясняем автору, если он к нам обращается за такими объяснениями, почему, с нашей точки зрения, она не даст нашим читателям нового, необходимого, полезного.

Наша небольшая редакция — не окончательная инстанция, производящая непреложные истины, но мы обязаны использовать свое преимущество: почта из разных концов России дает нам возможность сравнивать, сопоставлять, приближаться к установлению оптимального варианта публикации на ту или иную тему.

Парадокс в том, что опасность к Лескову подкралась — и, что называется, перекрыла ему кислород — с той стороны, с которой ожидать ее вроде бы никак было нельзя. Пришла из развесистых садов методики преподавания литературы. Принесена людьми, которые, казалось бы, в творчество Лескова влюблены, выкраивают для него Часы Из скудного литературного пайка.

То есть учителями литературы, словесниками — разумеется, при железном участии ученых методистов.

Когда собралось достаточно много материалов по Лескову, присланных читателями, и мы принялись выстраивать номер, особое огорчение у нас вызвало совершенно явственное противоречие между тем, О чем написаны статьи , и тем, Как они написаны.

Ибо единого рецепта нет, но все же есть несколько правил преподавания, соблюдать которые просто необходимо.

А именно: всем словесникам хорошо известен, может быть, главный титул Лескова — Кудесник языка. В одном из стихотворений восхищенный языком лесковских книг Игорь-Северянин восклицал:

А какие в них ритмы! А какая в них залежь Слов ядреных и точных русского языка! Никаким модернистом ты Лескова не свалишь И к нему не посмеешь подойти свысока.

Модернистом, может, и не свалишь, а вот Методистом, методическим воляпюком подвалить можно запросто — во всяком случае в сознании наших умных учеников!

Можно, например, записать в «целях урока» по «Леди Макбет Мценского уезда» : «вызвать интерес к духовно-нравственным проблемам бытия», «воспитывать у учащихся нравственно-духовные качества души и отрицательное отношение к бездуховности», а затем предложить ученикам «поурочный тест» на «проверку знания текста очерка», где есть и такое:

«Чем отравила свекра Катерина?

А) грибочками с кашицей, б) помидорчиками с кашицей, в) огурчиками с кашицей»!!

Поистине Бездна призывает бездну, как однажды написал Лесков. Неуклюже, нелепо, празднословно выраженные цели урока закономерно порождают их абсурдное воплощение. Кто сомневается, что детей нужно воспитывать совестливыми, добрыми, понимающими ценность и неповторимость каждой человеческой жизни, — не это ли общая этическая цель всего литературного образования?!

А зачем Вызывать у школьников «интерес к духовно-нравственным проблемам бытия» и вовсе непонятно: такой Интерес Начинает возникать у детей еще в дошкольном возрасте и задача всех воспитателей, включая словесников, постепенно, но постоянно всеми возможными средствами показывать детям выгодность добра, доброго деяния и бессмысленность, конечную нежизнеспособность зла.

Но делать это На примере очерка «Леди Макбет…» представляется не только методически неправильным, но и литературоведчески почти невозможным. Это раннее произведение Лескова, привлекающее, как мы теперь знаем, многих словесников в разных краях нашей страны, до сих пор остается предметом оживленных обсуждений между лесковистами.

Один из самых вдумчивых современных исследователей Лес-кова — А. В. Кузьмин в статье с многозначительным заглавием «»Леди Макбет Мценского уезда»: текст и контекст » обращает внимание на то, что Лесков достиг в очерке «огромного идеологического потенциала» при помощи «разноракурсного изображения: на события в очерке и героиню можно посмотреть с социально-бытовой, национально-исторической, мифологической, фольклорной, психологической перспективы» . Но как все это представить уже не в виде «предварительных замечаний», а в виде целостного урока?!

Ни в одном из присланных нам материалов по очерку такого урока нет . Что ж, отрицательный результат — порой самый красноречивый результат.

Однако мало ладу и с произведениями Лескова, которые попросту необходимы в школе.

Тончайший, сердечный шедевр — рассказ «Тупейный Художник» — предлагается изучать, наряду с «Сорокой-воровкой» Герцена и повестями советской писательницы С. Могилевской, по теме «Жизнь и талант», но в рамках истории крепостного театра в России. Спору нет, проблемы театра и театрального быта интересны для подростков, и можно разворачивать содержание «Тупейного художника» в эту сторону, но следует все-таки подняться над конкретно-историческими сторонами его содержания, отойти от тяги к иллюстрированию исторических событий литературными произведениями.

Например, в «Тупейном художнике» есть очень любопытная игра со временем, с датами, выводящая читателя к установлению художественных особенностей как этого произведения, так и всего творчества Лескова. Но, увы, педагог, начавший свою разработку с исследования хронологии, вскоре сошел с этой линии к привычным трюизмам типа «портретная характеристика позволяет Лескову глубже понять и передать психологию героев…».

Немало превратных толкований нагромождено вокруг образа Очарованного странника, Ивана Северьяновича Флягина, вытекающих из абсолютизации его принадлежности к монастырю . Среди праведников Флягин едва ли не самый спорный. Понятно, что всех привлекает безбрежная жизненность этого характера, этой личности, но ведь сам автор поначалу относил его не к Праведникам, а к Молодцам : был у него и такой разряд квалификации мировидения. Невнимание к подробностям в текстах Лескова приводит к их упрощению и в конечном итоге к отвращению от них школьников.

Зачастую, готовя свои разработки, их авторы словно забывают, что они предназначены для работы с подростками, что язык их должен быть не только литературно грамотным, но и художественно живым, пригодным для восприятия детьми, имеющими еще ограниченный интеллектуальный опыт, лишь основы знаний о литературе и мире. Этот недостаток — общий, но в случаях с уроками «по Лескову» он выглядит особенно вопиющим.

Я ни в коем случае не хотел бы восприятия этой статьи как Разбора полетов — это невозможно по этическим основаниям . Но мы обязаны объяснить, почему для нас неприемлемо большинство уроков по Лескову, предлагаемых редакции. Сколько бы раз авторы ни повторяли фразу об «атмосфере высокой духовности», «царящей» в книгах Лескова, она просквозит мимо школьника, ничего в его сознании не задев, ибо само определение духовности вырастает не из лозунгов, а из непосредственных переживаний читателя.

Один из самых любимых персонажей Лескова, отец Кириак из рассказа «На краю света», говорит, что «наш Русский бог творит себе обитель «за пазушкой»»: он не в «пышном византийстве», «он у нас свой, притоманный и по-настоящему, попросту, всюду ходит, и под банный полочек без ладана в дусе хлада тонка проникнет, и за теплой пазухой голубком приоборкается «.

Скажем прямо: выражено непросто, но за речью священника есть реальное содержание, более того, она не вызывает отторжения, ибо лишена ложного пафоса. Лесков увлеченно занимался плетением словес, но терпеть не мог словоблудия, пустозвонства. У него в архиве сохранилась рукопись неустановленного автора «Учение духовных христиан» с пометами, в которой можно отыскать ключи ко многим его художественным решениям, к его взаимоотношениям с русской православной церковью.

Его постоянное внимание к этике старообрядцев, различных евангелических сект, к штундистам, духовным христианам — все это явно шло вразрез со стратегией и практикой официальной церкви, но было — в поиске истины, ради утверждения не какой-то умозрительной, огосударствленной духовности, а во имя осмысления духовного опыта людей разных верований и национальностей, населяющих Россию.

«Духовность» современного разлива у нас появилась вне зависимости, а скорее, наперекор тем нравственным исканиям, которые свойственны многим людям во все времена. Это «духовность», которая порождается государственным механизмом. Такая «духовность» в свое время была воплощена в пресловутом «Моральном кодексе строителя коммунизма», а сейчас Иници­ирована посткоммунистическим энтузиазмом известных лиц, не раз заявлявших о необходимости сформулировать «национальную идею» и на рубеже тысячелетий приложивших немало усилий для насаждения именно прагматического, ритуального смысла понятия «духовность».

Как лечить названные болезни? Общий принцип понятен: установить прежде всего ее глубинные причины, а затем подбирать соответствующее лекарство.

Попробуем поискать панацею в сегодняшней лесковистике? Однако оказывается, что не панацея здесь, а напротив — серьезный очаг профанации школьного Лескова.

Как прежде Лесков изучался в основном в социальных контекстах, так теперь его сплошь и рядом представляют в вульгарно-религиозном облачении. Без внимания, а точнее, с пренебрежением к сложным мировоззренческим поискам Лескова его начинают представлять православным писателем . Да, есть Лесков — человек, крещенный в православной вере, частное лицо, раб Божий, исповедовавшийся и причащавшийся, но есть Лесков — писатель, уже поэтому отчасти фигура еретическая .

Как можно соединять литературу и каноническое богословие?!

Однако отважно соединяют.

В то время как в лесковистике множество проблем, начиная с издания и комментирования его обширного наследия, уже молодые, начинающие находят особые выгоды порассуждать о духоподъемности Лескова, вместо того чтобы пойти если не в архив, то хотя бы в библиотеку и попытаться изучить текст и контекст многих забытых произведений писателя. Самое печальное, что такого рода Как бы Литературоведческие писания, довольно быстро добравшись до школы, находят здесь отклик в учительской среде.

А ведь традиция содружества литературоведческой науки и школьной словесности имеет долгую славную историю, освященную именем Иннокентия Федоровича Анненского, писавшего для журнала «Воспитание и обучение» замечательные статьи под скромными заглавиями — «Сочинения гр. А. К. Толстого как педагогический материал», «Стихотворения Я. П. Полонского как педагогический материал»… Но так писать сложнее, чем вновь и вновь разражаться псевдопублицистическими трелями на темы тенденциозно прочитанных немногих повестей и рассказов Лескова.

Разумеется, есть и проблемы особого свойства. Так, в прошлом году мне довелось подробно узнать о разнообразной деятельности орловских словесников по изучению и, я бы сказал, укоренению творчества Лескова в школе. Но большинство их разработок продуманно опираются именно на то, что Орловский край — родина Лескова, места, отозвавшиеся во множестве его произведений.

Они могут себе позволить обратиться даже к рапсодии «Юдоль» — произведению, которое и на филфаках почти не читают. В этом их сила — а для газеты проблема: многие хорошие уроки орловских учителей по Лескову можно успешно провести только на Орловщине, для наших коллег из других мест России они представят интерес лишь как общая модель занятий, опирающихся на возможности литературного краеведения .

В целом же возможности на этом пути используются мало. Речь идет не только о литературно богатых областях, таких, как Орловщина, Пензенская область, Тверская… Как показал наш продолжающийся конкурс «Литература на карте моего края», если поискать, мир большой литературы не имеет пустынь.

Старше­классники под руководством своих педагогов уверенно заполняют белые пятна на своих литературных контурных картах.

Так что пессимизм у нас в редакции не тотальный, а ситуативный. Ведь Лесков со своими произведениями никуда не исчез, более того, теперь его издают чаще и больше, а по роману «На ножах» даже вышел неплохой сериал! Читать Лескова в школе можно и нужно.

Представляется, что его произведения могут оказать учителю существенную помощь в естественной организации полноценного литературного образования. Для чтения и толкования Лескова надо бы найти время в каждом классе — от 5-го до 11-го.

Для пятиклассников подойдут святочные рассказы «Неразменный рубль» и «Зверь»;

В шестом классе возьмем рассказ «Грабеж»;

В седьмом — можно увлечь удивительной, таинственной, до сих пор до конца не разгаданной даже лесковистами историей, изложенной в рассказе «Белый орел»;

В восьмом — рассказ «Человек на часах», содержание которого продолжит и усложнит проблематику уже популярного школьникам с младших классов рассказа Л. Пантелеева «Честное слово»;

В девятом — это, разумеется, «Тупейный художник» с его вечной темой человеческого достоинства перед натиском тупой, безжалостной силы;

В десятом надо представить «Очарованного странника» и обязательно — рассказ «Однодум», хотя история «библейского социалиста» Рыжова вполне доступна для понимания уже пятиклассникам; а вот » Левша» пусть появится в выпускном классе, когда изучается русская литература ХХ века с ее упорными языковыми, стилистическими, стилевыми исканиями. Скорее всего, только здесь место, если хочется обязательно его отыскать, и очерку «Леди Макбет Мценского уезда». Пафос Катерины Львовны, оправдывающей убийства силой своей любовной страсти, по сути очень сходен с пафосом большевистской целесообразности, согласно которой ради счастья миллионов можно пожертвовать многими тысячами жизней.

Вывод прост: прежде чем изучать Лескова, нужно вначале его внимательно прочитать. Даже без карандаша, без отчеркивания мест, где у писателя выражена народность, духовность и т. д.

Просто погрузиться в упоительный мир живой русской речи и еще раз осознать, что другого такого писателя У нас на Руси Нет.

И донести это до своих учеников.

Сергей ДМИТРЕНКО

Статьи доктора филологических наук, ведущего научного сотрудника ИМЛИ РАН Ирмы Павловны ВИДУЭЦКОЙ подготовлены на основе главы о Лескове, написанной ею для нового учебника по литературе под редакцией Ю. И. Лысого выходящего в издательстве «Мнемозина». Тексты печатаются с любезного согласия издательства.