Джентльмены из народа
Джером
В России Джером Клапка Джером стал популярен еще в XIX веке, а в 1912 году в Москве вышел его двенадцатитомник. Это примечательно хотя бы потому, что в те времена, начиная с 1860-х годов, наша литература, в первую очередь проза и подавно литературная критика, непрерывно социологизировались, превращаясь из изящной словесности в род политической, антиправительственной, антигосударственной пропаганды.
А Джером принес и утвердил не только в английской, но и в мировой литературе идею о поэзии повседневности, поэзию простых радостей жизни.
Кстати, наши тогдашние «нетерпеливцы» нещадно критиковали Джерома именно за «редкое искусство избегать критики существующего строя».
Да, Джером — не революционер, и слава Богу! Но, между прочим, он настоящий литературный пролетарий: его отец, архитектор-неудачник,
Любопытно, что у нас в стране после тысяча девятисот семнадцатого года Джерома стали широко переиздавать только в пору оттепели — кто не помнит два золотистых кирпичика-томика его сочинений, выпущенных полвека тому назад?! Джером понадобился вновь, когда отхлынула параноидальная идея мировой революции и люди обратились к ценностям частной жизни, к той почве, на которой возделывается душа.
Конан Дойл
Бунин, познакомившийся с Джеромом в 1920-е годы, оставил его выразительный портрет: «Это был плотный, очень крепкий и приземистый старик с красным и широким бритым лицом, в просторном и длиннополом черном сюртуке, в крахмальной рубашке с отложным воротничком, под которым скромно лежала завязанная бантиком узкая ленточка галстука, — настоящий старозаветный коммерсант или пастор. …он навсегда оставил во мне впечатление чего-то очень добротного и очень приятного, но уж никак не юмориста, не писателя со всемирной славой».
Эмблематичная повесть «Трое в лодке » «, 1889) и сегодня переиздается в России почти ежегодно, да и не только она — у Джерома есть что читать, он обладал искусством создавать живые лица даже на одной-двух страницах, а его дядя Поджер прочно вошел в круг вечных образов.
Артур Конан Дойл, пожалуй, еще более знаменитый английский русский классик. Но при этом до чего же любопытна его судьба! Этот ирландец, родившийся в Шотландии и ставший настоящим британцем, долгое время не помышлял о писательской стезе.
Так же, как Джером, сын архитектора, талантливого живописца, в силу обстоятельств ставшего мелким конторским служащим, Артур вглядывался в жизнь, раздумывая, как бы, подобно любимому и несчастному отцу, не оказаться на ее обочине. Он подумывал о священничестве, чего хотела и его мать. Тем более что именно от матери, как считал сам Дойл, ему достался дар красноречия.
И он смиренно учился в иезуитском колледже, правда, любил развлекать замысловатыми историями своих соучеников.
Но после окончания колледжа Дойл отправился на медицинский факультет Эдинбургского университета, где был старательным студентом, прошел школу корабельного врача в Арктике, затем разъезжал в поисках хорошей практики по стране и трудом заработал диплом доктора медицины. Всерьез Дойл взялся за перо в городке Саутси, где у него было так мало пациентов, что даже после занятий спортом, который он любил самозабвенно — гольф, крикет, регби, велосипед, регаты, бокс, лыжи — надо было занять себя чем-то еще…
Любопытно, что, мгновенно оказавшись вместе с Шерлоком Холмсом в объятиях читателей-поклонников, Дойл решил своего героя умертвить: быстро надоело сочинять к сроку все новые и новые похождения сыщика. История с убиением и последующим воскрешением Холмса хрестоматийна , но для самого Дойла это была лишь уступка издательскому успеху, дающему и ощутимые денежные выгоды. Куда более бескорыстно любил он свои исторические романы, видя именно здесь собственные наивысшие достижения .
Да и позднее было так: став писателем-профессионалом, Дойл ухитрялся заниматься литературой, можно сказать, в свободное от жизни время. Он много путешествовал , был военным хирургом на англо-бурской войне, активно занимался внешней и социальной политикой, прозорливо предсказывая пагубность поддержки социал-радикалов, которых не только в тогдашней России, но и в Англии было немало… Едва началась Первая мировая, попросился в армию добровольцем — в пятьдесят пять лет!
Когда это ему именно по возрасту не удалось, стал военным корреспондентом…
Он увлекся спиритизмом — соответствующие его сочинения у нас в последние годы не раз переиздавались, в том числе Роман «Страна Туманов» , где действует хорошо известный профессор зоологии Челленджер из популярнейших книг «Затерянный мир» и «Отравленный пояс». Критики считают, что история превращения естествоиспытателя Челленджера из борца со спиритизмом в его ярого пропагандиста получилась у Дойла неубедительной, но это тоже был интереснейший опыт писателя, страстно изучавшего жизнь во всех ее проявлениях.
По планете он продолжал разъезжать вплоть до последних лет жизни — вновь посетил и Южную Африку, и Норвегию. И, умирая, сказал: «За всю жизнь мою у меня было много приключений. Но самое сильное и удивительное ждет меня теперь».
Джером назвал Дойла «большого сердца, большого роста, большой души» человеком, а Честертон, сам классик криминалистической литературы, — «человеком, который отнесся к детективному жанру серьезно», так отметив, по сути, то же: умение Дойла сделать обычное заметным, интересным многим.
Честертон, известный в России с начала ХХ века, однако, не имеет у нас такой громкой славы, какая есть у Дойла и Джерома. Разумеется, его отец Браун входит в десятку, а может, и в пятерку самых популярных литературных сыщиков, но все же главная сила автора романа «Человек, который был Четвергом» — в том, что он, также будучи по роду занятий литературным пролетарием, сумел завоевать сердца интеллектуалов.
Честертон
Честертона именовали «принцем парадоксов» , но главный секрет этого мастера был не столько в умении представлять все и вся в необычном свете, сколько в утверждении такой системы мышления, которая, не отвергая сущего, традиционного, отыскивает пути и способы его обновления, приспособления к меняющимся обстоятельствам жизни человека. Может быть, поэтому Честертон, преуспев во многих жанрах, обратился и к религиозной философии.
А до этого событием в нашей литературной жизни стало издание сборника художественной публицистики Честертона «Писатель в газете» с послесловием С. С. Аверинцева. Отечественная наука о литературе, искалеченная пресловутым классовым подходом ко всему и вся, что до сих пор тяжело отзывается и в нашем школьном образовании, может оздоравливаться и посредством обнародования и осмысления литературно-критическорго наследия Честертона, где с классической силой утверждается единство идей демократизма и этико-эстетического главенствования в творчестве.
Так, здесь напечатано эссе «Шерлок Холмс», где Честертон высказывает дорогие ему воззрения на сущность литературы, на условность ее разделения на высокую и низкую, на классику и беллетристику. «Благодаря феномену Шерлока Холмса, — пишет Честертон, — мы начинаем постигать всю претенциозность и глупость рассуждений о том, что читательская масса предпочитает плохие книги хорошим».
В этом же эссе есть слова, которые с полным правом могут быть отнесены не только к новеллам о Холмсе, но и к сочинениям Джерома и самого Честертона: «Тонкая ирония, которой приправлены невероятные перипетии авантюрного повествования, дает нам право отнести эти рассказы к великой литературе смеха. Сама по себе идея показать великий ум, который растрачивается по пустякам вместо того, чтобы заняться великим делом, его достойным, нова и оригинальна; в ней заложена буйная поэзия прозаического существования».
Честертон выступает не только практиком, но и крепким теоретиком того направления в литературе, которое привлекает читателей во всем мире. А если к тому еще учесть, что книги всех трех наших юбиляров — почти идеальное пособие для усовершенствующих свои навыки в чтении по-английски, можно только восхититься тем, насколько настоящая литература может быть демократичной без какой-либо оглядки на политические знамена и партийные программы!
(1 votes, average: 5,00 out of 5)