Авторский замысел романа «Поднятая целина»
В 1932 г. вышла в свет первая книга романа М. Шолохова «Поднятая целина», где родная писателю Донщина показана уже в годы коллективизации. В наши дни, когда открываются все новые и новые трагические факты раскулачивания — подлинного геноцида среднего крестьянства — складывается резко отрицательное отношение к роману Шолохова. Шолохов понимал, что появившиеся в это время «политические банды» в большинстве случаев и были следствием такого произвола по отношению к середняку: «Вот эти районы и дали банду». Писатель на грани отчаяния:
Возникает вопрос: почему же всего этого почти нет в романе? Шолохов лишь объясняет, почему именно Давыдов вдруг стал таким жестокосердным. К чести Шолохова, он воссоздает сцены раскулачивания с позиций писателя-гуманиста. Эпизод в доме Фрола Рваного трактуется им не как торжество безудержной классовой ненависти, а как законное право Демида Молчуна, прожившего в этом доме пять лет в работниках, иметь валенки и поесть меду.
Даже Разметнову «противны и жалки мокрые и красные, как у кролика, глаза» Фроловой дочери, натягивающей на себя девятую юбку, и это далеко не все содержимое
С советских времен повелось представлять секретаря райкома Корчжинского, с которым знакомится только что приехавший Давыдов, персонажем для автора отрицательным. Теперь, зная шолоховское письмо, вряд ли заподозришь писателя в осуждении секретаря, да и сам художественный текст никаких оснований к этому не дает. «Поднятая целина» неизмеримо глубже в своем содержании, чем трафаретные представления о том, что раз Давыдов положительный герой, значит, он всегда прав. У Шолохова положительный герой не схема, а живой человек с присущими ему слабостями.
Символ 25 тысяч рабочих, участвовавших в коллективизации, воссозданный шолоховским талантом Семен Давыдов — фигура не отягощенная особыми преступными деяниями, но и не свободная от заблуждений своего времени. Сейчас Давыдову не без оснований вменяют в вину «умильные речи» про кулацких детей, которых-де обязательно выведут в люди, обласкают-воспитают, но авторская симпатия к Давыдову как к человеку вовсе не означает того, что Шолохов негативно относится к словам секретаря, возмущенного применением «административных мер для каждого кулака без разбора» и предупреждающего Давыдова: «Середняка ни-ни!»
Не менее важна для понимания позиции Шолохова та оценка, которая устами прокурора дана действиям Нагульнова: такого, как в колхозе Гремячьего Лога, «не было даже при Николае Кровавом». Характеристика его «партизанских методов» дана в романе еще ранее в беседе секретаря райкома с Давыдовым. «Подвиги» Нагульнова читатель увидит и сам: страшен Нагульнов в своем гневе на Разметнова, пожалевшего детей раскулаченных:
«Гад!- выдохнул свистящим шепотом, сжимая кулаки.- Как служишь революции? Жа-ле-е-ешь? Да я. тысячи станови зараз дедов, детишек, баб. Да скажи мне, что надо их в распыл. Для революции надо. Я их из пулемета. всех порешу!- вдруг дико закричал Нагульнов, и в огромных расширенных зрачках его плеснулось бешенство, на углах губ вскипела пена».
Почему же в таком случае Нагульнов остался для Шолохова положительным героем? Как и в трактовке образа Михаила Кошевого, писатель склонен понять и простить человека, не растерявшего окончательно «душу живу».
Однако, объективное отношение как к героям-коммунистам, так и к героям из другого лагеря, скупые сцены раскулачивания вызвали претензии к автору романа. Журнал «Октябрь» отказался от публикации — «Поднятую целину» напечатал «Новый мир», а Шолохов в одном из писем пояснял: «Редакция потребовала от меня изъятия глав о раскулачивании. Все мои доводы решительно отклонялись». Редакторов не удовлетворило и название «С кровью и потом».
Не было шумных восторгов и после публикации романа. Посредственный роман Ф. Панферова «Бруски», запечатлевший «вождя и учителя» пропагандировался и расхваливался куда более активно. На страницах ведущих журналов мелькали обвинения в затушевывании Шолоховым контрреволюционной инициативы кулачества, в недостатке бдительности.
Напротив, зарубежная и даже белоэмигрантская критика хвалила роман за правдивый показ жестокости и трагедийности сталинской коллективизации. После перевода 1935 г. «Поднятой целины» на шведский язык высказывалось мнение, что Шолохов как никто другой достоин Нобелевской премии. (Нобелевским лауреатом Шолохов стал гораздо позже — в 1965 г.). Роберт Конквест в книге «Жатва скорби. Советская коллективизация и террор голодом» неоднократно ссылался на «Поднятую целину». Американский литературовед Э. Симмонс уже в 60-е г. г. писал об авторе «Поднятой целины»: Шолохов снова настоял на истине, как он ее понимал, в лучших традициях великих русских писателей ХIХ в.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)