Сатирические образы в романе Булгакова «Мастер и Маргарита»
Человеческая судьба и сам исторический процесс определяют непрерывный поиск истины, следования высоким идеалам добра и красоты. Их постижение не возможно без терпения, мужества, любви и духовного созидания. Путь духовного совершенствования человечества — это бесконечное восхождение к истине, движение вперед через сомнение, отрицание отжившего, догматического. Роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» говорит об ответственности человека за все добро и зло, которые совершаются на земле, за собственных выбор жизненных путей, ведущих
Он повествует о всепобеждающей силе любви и творчества, возносящейся к высотам истинной человечности. В «стране победившего социализма» люди, стоящие у власти, делают все, чтобы художник, ученый, мыслитель, инженер — каждый по-своему — перестали чувствовать себя мастерами своего дела. Мешают им видеть смысл и значение своего творчества, сознавать себя исполнителями собственной миссии в обществе, а не какого-то запланированного свыше «социального заказа» Мастеру не места в этом мире — ни как писателю, ни как мыслителю, ни как
Особый сатирический пласт романа связан как раз с изображением «серой толпы», кружащейся бесовским хороводом в МАССОЛИТе. Перед нами образы — маски. Как и герои «Мертвых душ», — это люди, человеческая суть которых в основном сводиться к какой-нибудь одной «страстишке». Они настолько похожи, что достаточно одного — двух штрихов, что бы отметить их «индивидуальное».
Литераторов МАССОЛИТа отличает немногое: один пишет стихи, другой — прозу, один «молодой в стрижке боксом», другой «пожилой с бородой». Всех их объединяет не призвание писателя, а обладание заветным членским билетом МАССОЛИТа, «коричневым, пахнущим дорогой кожей, с золотой широкой каймой». «Творческий союз » МАССОЛИТ — своеобразная модель общества. Творческий процесс там развивается по «плану»: хочешь написать рассказ или новеллу — получай «полнообъемный творческий отпуск» на две недели; хочешь написать роман или трилогию — бери такой же отпуск, но «до одного года». Можно взять и «однодневную творческую путевку», видимо, за этот срок можно написать четверостишие или фельетон в газету.
Определенны и лучшие «творческие места»: Ялта, Суук-Су, Боровое. Но в эту дверь — очередь, «не чрезмерная, человек в полтораста». Будучи членом этой ассоциации, можно решить не только «творческие проблемы, но и квартирные, и дачные, и продовольственные «. Чем выше, нет, не талант, а административный пост, тем быстрее и удачнее решаются все проблемы. Даже в самой аббревиатуре «МАССОЛИТ» есть что угодно, но не родство с литературой.
Из трех тысяч ста одиннадцати членов на страницы романа попадают от силы десятка два. Среди них поэты — Рюхин и Бездомный, критики Латунский и Лаврович, гонители Мастера. Но ни один из них не занят литературой, да и вообще неизвестно, занимается ли каким-либо творчеством. «Флибустьер» Арчибальд Арчибальдович, беллетрист Петраков — Суховей, некие Амвросий и Фока известны как завсегдатом грибоедовского ресторана, который славится на всю Москву «качеством своей провизии», но и отпускает ее массолитовцам «по самой сходной, отнюдь не обременительной цене». Другие же заседают в Правлении.
Вот, например, «тайная вечеря» двенадцати апостолов МАССОЛИТа в ожидании своего вождя и учителя Берлиоза. Все двенадцать как на подбор: беллетрист Бескудников, поэт Двубратский, московская сирота Настасья Лукинишка Непременова, пишущая морские рассказы под псевдонимом «Штурман Жорж», автор популярных скетчей Загривов, новеллист Иероним Поприхин, критик Абабков, сценарист Глухарев, просто Денискин и Квант. Они страдают от духоты : «ни одна свежая струя не проникала в открытые окна». Кроме того, всем досаждала своими соблазнительными запахами ресторанная кухня, и «всем хотелось пить, все нервничали и сердились».
Заняты они тем, что распределяют в своем воображении писательские дачи в литературном поселке Перелыгино и обсуждают, кому они могут достаться. Всем ясно, что достанутся дачи «наиболее талантливым», то есть «генералам». По этому поводу «назревает что-то вроде бунта».Дележка материальных благ и привилегии, а также «здоровая и вкусная пища» по дешевке — вот и все, чем заняты умы и сердца «инженеров человеческих душ», наводнивших «Грибоедов» на двух этажах — первом, ресторанном, и втором, кабинетном.
Невежественный пролетарский поэт — массолитовец Иван Бездомный по своей дремучести и написал заказанную ему антирелигиозную поэму. Бездомному — поэту Мастер говорит: «Ну, вы, конечно, человек девственный, ведь я не ошибаюсь, вы человек невежественный». «Неузнаваемый Иван» легко соглашается: «Бесспорно». Встреча с вечностью совершенно перерождает незадачливого поэта. После просьбы Мастера «не писать больше » стихов Иван торжественно обещает и клянется в этом.
Он расстается со своей литературной профессией с чувством нескрываемого облегчения, даже освобождения. «Хороши ваши стихи?»- спрашивает его Мастер. «Чудовищны!» — вдруг смело и откровенно произнес Иван. В глубине души массолитовцы сознают, что никакие они не поэты и не писатели. Вот поэт Рюхин, «Сашка — бездарность». Бездомный дает характеристику «брату по перу»: он и «первый среди идиотов», и «балбес», и «типичный кулачок по своей психологии», «притом кулачок, тщательно маскирующийся под пролетария», а «вы загляните к нему внутрь — что он там думает, вы ахнете!» После «посещения дома скорби» Рюхиным овладевает тяжкое горе. «И горе не в том, что слова, брошенные Бездомным в лицо ему, обидные, а в том, что в них заключается правда «. «Отравленный взрывом неврастении», пролет поэт переносит часть своего озлобленного и унылого настроения на окружающий мир. В поле его зрения случайно попадает памятник Пушкину, и уже Пушкин становится объектом зависти и брюзжания.
Председатель МАССОЛИТа, редактор толстого художественного журнала — Михаил Александрович Берлиоз — человек «начитанный» и «очень хитрый». Берлиозу, с его «громким » именем, положением, умом, познанием, многое дано, но он сознательно подлаживается под уровень презираемых им поэтов — рабочих. В одной связке с Берлиозом оказываются критики Латунский и Лаврович.
Это литературные чиновники высокого ранга, «генералы» — так называют их в «Грибоедове» подчиненные и тайные завистники. Лаврович — «один в шести , и столовая дубами обшита». Чтобы получить такую дачу, ее надо выслужить, то есть писать не то, что хочешь, а то, что положено, что велят.
Пять окон на восьмом этаже дома Драмлита принадлежат Латунскому. Этим критикам уже «уплачено». Вот почему «что-то на редкость фальшивое и неуверенное чувствовалось буквально в каждой строчке этих статей, несмотря на их грозный и уверенный тон». «Авторы этих статей — замечает Мастер,- говорят не то, что они хотят сказать, и их ярость вызывается именно этим». И многоученый Берлиоз, и Лаврович, и Латунский, и им подобные не только не препятствуют агрессивному невежеству, а напротив, всемерно ему потакают, искусно, всемерно ему потакают, искусно его используют и направляют.
Эти люди, облеченные властью в литературном и журналистском мире, но обделенные нравственностью, циничные и прагматичные, равнодушные ко всему, кроме своей карьеры и приносимых ею дивидендов. Они сознательно служат порочной, преступной идее, подлинный смысл которой они хорошо понимают. Но это только кажется, что берлиозы управляют «жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле».Посол вечности Воланд объясняет самонадеянному Берлиозу и его юному сподвижнику Бездомному : «Для того, чтобы управлять, нужно, как — никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь срок, лет скажем, в тысячу».Автор не скрывает своего торжества: новоявленных «чародеев» и «магов», управляющих общественной и культурной жизнью по своему усмотрению, по своим далеко идущим планам, кажущихся со стороны всесильными и бессмертными, неуязвимыми и неостановимыми, поджидает «адова пасть», от которой нет спасения. Все они, злодеи великие и маленькие, негодяи большого калибра и мелкие жулики, сами того не ведая, уже стоят перед судом истории, судом человеческой природы, совести — и обречены.
Всех, всех до одного берлиозов, кичащихся своей дьявольской властью и могуществом, поглотит «стихия черной магии», развязанная ими самими. Воланд, это воплощение непрерывно длящейся вечности, нерасторжимой взаимосвязи эпох, тысячелетий, торжественно провозглашает, обращаясь не только к мертвому Берлиозу, но и к сотням, тысячам берлиозов живых, власть имущих: «Вы уходите в небытие, а мне радостно бывает из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие». Миру формализма, бездушной бюрократии, корысти, безнравственных дельцов и карьеристов противостоит у Булгакова мир вечных человеческих ценностей : историческая правда, творческий поиск, совесть.
И, прежде всего — любовь.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)