Почему Гоголь назвал свое произведение «Мертвые души» поэмой?
«Роман», «повесть», «поэма» — так называл «Мертвые души» сам Н. В. Гоголь, работая над этим произведением. Писатель, наверное, хорошо осознавал необычность жанра своего творения: «Вещь, над которой сижу и тружусь теперь…не похожа ни на повесть, ни на роман» — писал Н. В. Гоголь. Мне кажется, назвать «Мертвые души» поэмой автора побудило сочетание в произведении субъективного начала, высокого лирического настроя, сильного авторского «голоса». И при этом в «Мертвых душах» заключены важнейшие черты реалистического
В этом произведении глубоко раскрываются общественные отношения, выводятся различные типы людей. В общем, все говорит об уникальности жанра «Мертвых душ». Размышляя над вопросом «Почему Н. В. Гоголь назвал свое произведение «Мертвые души» поэмой?», можно предположить — потому что это произведение объединило в себе признаки эпопеи и романа.
К «Мертвым душам» имеет прямое отношение отмеченная Гоголем «всемирность» эпопеи, ее способность объять «не некоторые черты, но всю эпоху времени» , показать «весь народ». Вместе с тем в «Мертвых душах» отразились такие
И все же это произведение — поэма, в которой образ будущего России сначала не был отчетливым. Писатель не знал, куда несется Русь-тройка. И здесь очень важно подчеркнуть романтические черты «Мертвых душ»: в эпическое повествование поэмы вливается струя лирических отступлений.
Основной фон начинает будто светлеть, в повествовании ощущается легкость движения. Писатель подготавливает читателя к лирическому потоку своеобразным вступлением: «А между тем дамы уехали, хорошенькая головка с тоненькими чертами лица и тоненьким станом скрылась, как что-то похожее на виденье, и опять осталась дорога, бричка, тройка знакомых читателю лошадей, Селифан, Чичиков, гладь и пустота окрестных полей. Везде, где бы ни было в жизни, среди ли черствых, шероховато-бледных и неприятно-плеснеющих низких рядов ее или среди однообразно-хладных и скучно-опрятных сословий высших, везде хоть раз встретиться человеку явление, не похожее на все то, что случилось ему видеть дотоле…» Интересно, что между лирической частью и изображением реальности в «Мертвых душах» мы видим совсем не плавный переход. Наоборот, мы обнаруживаем контраст, причем довольно резкий. Это своего рода толчок, который ощущается при переходе от мечты к реальности.
Нередко лирическое движение у Гоголя внезапно обрывается: «..И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! Какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!.. — Держи, держи, дурак! — кричал Чичиков Селифану». Лирическое начало «Мертвых душ» отличает неторопливость, обстоятельность описаний. Будто свысока Гоголь обозревает не только Россию, но и всю жизнь: «Русь!
Русь! вижу тебя из иного чудного, прекрасного далека…» Подобные лирические отступления несут важную смысловую нагрузку в поэме. Порой пронизанные настроением грусти, эти эпизоды становятся выражением какого-то пророчества: «И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже голову осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль перед твоим пространством». В лирических отступлениях «Мертвых душ» разнообразие, даже богатство, раскрывается с полной силой.
Именно в лирических отступлениях поэмы заключены и тоска Гоголя по идеалу, и грустная прелесть его воспоминаний о невозвратной юности, и ощущение величия природы. «Мертвые души» Н. В. Гоголя является произведением реалистическим, но романтическая струя, живущая в нем, не позволяет назвать его иначе, как поэмой.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)