Неизвестный русский писатель
Когда зайдет речь о крестьянской литературе, историк назовет… Сергея Клычкова — самого крупного и замечательного русского художника, выдвинутого русской деревней. Вячеслав Полонский. Появление в русской литературе нового поэтического имени — Сергея Клычкова — было замечено такими крупными мастерами слова, как А. Блок, Н. Клюев, Н. Гумилев, С. Городецкий, В. Брюсов, М. Волошин. В последнее время о Клычкове вновь заговорили, хотя широкой известности его имя пока не завоевало.
Ярлык «рупор кулацкой идеологии», навешенный ему
Первый сборник Клычкова «Песни» Николай Клюев назовет «хрустальными песнями». Стихотворение
Критика 20-х годов определяла «революционность писателя по внешним признакам, по тому, сколько раз он поклялся классом» . Поэтому стихи Н. Клюева и С. Клычкова отнесли сначала к «стилизации русского фольклора», а позже — к «стилизации фольклора на кулацкий манер». Невозможно говорить о Сергее Клычкове, не сказав о своеобразии его языка, о совершенно индивидуальной манере письма. В «Автобиографии» С. Клычков пишет, что «языком обязан лесной бабке Авдотье, речистой матке Фекле Алексеевне и нередко мудрому в своих косноязычных построениях отцу моему, а больше всего нашему полю за околицей и Чертухинскому лесу…» «Если вы хотите услышать, как говорит Русь шестнадцатого века, послушайте его», — рекомендовал своим знакомым Клычкова виднейший критик 20-х годов Вронский.
Разумеется, Сергей Клычков не писал стихи и прозу языком Руси шестнадцатого века. Однако фольклорные персонажи, образы Руси языческой, небылицы далекого прошлого присутствуют в его произведениях. Полуязыческое его миросозерцание доказывает хотя бы полная безлюдность ранних стихотворений, в которых чаще всего лирический герой существует один на один с матерью-природой, глубоко опоэтизированной. «…Мы вступаем в сказочный мир старых деревенских поверий, легенд, заговоров, песен», — пишет Н. В. Банников о ранней поэзии Клычкова в предисловии к его сборнику. Земля и небо, плоть и дух…
Из сини в синь равно бежит дорога… Весна — росу, зазимок — белый пух И лето дождь в свой срок прольет из рога. Незримый страж у птичьего гнезда, Чудесный страж у каждой хаты нашей: Над хатой и гнездом с свой час горит звезда, Горит звезда, как золотая чаша.
В 1824 году, за сто лет до выхода первого романа Сергея Клычкова, П. А. Вяземский сетовал, что «мы не имеем русского покроя в литературе». Следуя гоголевским традициям, но оставаясь при том самим собой, Клычков своей прозой явил ярчайший образец именно «русского покроя», который не мог стать незамеченным и не мог быть не наказан… К середине 20-х годов традиции национального нигилизма, заложенные Пролеткультом, уже набрали силу. А к концу десятилетия понятия «национальный» и «националистический» практически слились воедино.
Приемы обвинения в национализме и великодержавном шовинизме достиг ли предела в своей иезуитской отточенности. Критик Осип Бескин — самая зловещая фигура в жизни Клычкова — писал: «Русский стиль» в своем 100-процентном применении — не только прием, но и активное выражение соответствующего содержания. А Клычков в этом отношении действительно стопроцентен, и стиль его вызывает не только восхищение, но и оскомину квасного патриотизма и национализма довоенного образца». Клычков, редко ввязывавшийся в «тоскливые словесные драки», в 1923 году все-таки опубликовал в журнале «Красная новь» статью с многозначительным названием «Лысая гора».
Он отстаивал в ней традиции классической поэзии, выступая против «тарабарщины», превратившей русский Парнас в Лысую гору. А своим оппонентам, типа Осипа Бескина, Клычков ответил: «Как может критик-марксист, поучающий еще других критиков-марксистов — марксизму, не указывая точно материала, который он имеет в виду в определении понятия русского стиля, совсем не являющегося приемом, а прежде всего, перво-наперво, огромной культурой огромной страны, — как может столь размашисто, так таровато скидывать эту культуру с приходного листа революции?! А село Палех, Бескин, неужели вы вычеркнули с советской территории?..» Поистине, прав Гоголь: «Все можно извратить и всему можно дать дурной смысл, человек же на это способен». Интересна биография писателя-самородка. Сергей Антонович.
Клычков родился 1 июля 1889 года в деревне Дубровки Тверской губернии, неподалеку от села Талдома. Младший брат поэта оставил воспоминания о Сергее, где он писал, что старший брат безумно любил Потапихинские Чертухинские и Глебцовские леса. Все его хождения по лесам, болотам, рекам доставляли ему какую — то необычайную радость. Клычков наряду со своей литературной профессией занимался и пчелами. Что характерно, пчелы его не кусали.
Любимым занятием был сенокос. Своей поэзией в большинстве случаев Сергей занимался ночами, а утром, чуть покажется солнце во время сенокоса обязательно, несмотря на усталость, пойдет отцом и братом на покос. Если вечером завидит старушек на бревне, то обязательно подсядет к ним и слушает их разговоры о разных сказочных существах: русалках, домовых, колдунах, ведьмах в лесах Чертухина и Потапихи: Мне говорила мать, что в розовой сорочке Багряною зарей родился я на свет, А я живу лишь от строки до строчки, И радости иной мне в этой жизни нет… «Прежде всего он был поэт и писатель, весь живший в мире восприятий, дум, образов, замыслов, слов, напевов, — писал о Клычкове друг его молодости Петр Андреевич Журов. — Поэтическое творчество было его природой, его душевной средой… Казалось, он нес в себе родник стихийного народного поэтического мирочувствования и миропонимания. В мире и в окружающих он ощущал и видел часто то, чего не замечают обыкновенные люди».
Литературный дебют Клычкова относится к 1907 году. До войны выходят две поэтические книжки Клычкова: «Песни» и «Потаенный сад». Летом 1914 года, во вторую мобилизацию, Клычков призывается в армию и служит в Гельсингфорсе, где знакомится с А. И. Куприным.
Осенью 1915 года он попадает в Петроград, где публично выступает со своими стихами на вечере крестьянских поэтов в Тенишевском училище — вместе с Н. Клюевым С. Городецким, С. Есениным. Впоследствии с Городецким их пути разойдутся. Есенина поэт проводит в его последнюю поездку в Ленинград.
Ссыльный Клюев до последних месяцев будет получать от семьи Клычковых посылки и денежные переводы. Революцию поэт принимает безоговорочно, снимает с себя мундир младшего офицера и переходит на сторону революционных солдат. Отравленный немецкими газами в мировую войну, в гражданскую Клычков получает контузию. Следует подчеркнуть, что ни один из крестьянских поэтов в написанных позже автобиографиях или же просто в «удобных» случаях не акцентировал внимания на своих заслугах перед народом и перед революцией. Клычков же о них даже не упоминал.
Осенью 1918 года, работая в канцелярии московского Пролеткульта. Клычков наиболее близко сходится с Есениным. Именно в этот период Есенин пишет программную статью «Ключи Марии» в которой называет Клыч-кова «истинно прекрасным народным поэтом».
В правлении московского Пролеткульта Есенин, Клычков, Орешин и Коненков пишут «Заявление инициативной группы», в котором предлагают учредить при Пролеткульте крестьянскую секцию — заявление будет отклонено Надо сказать и о прозе Сергея Клычкова. Роман «Сахарный немец» вышел в 1925 году. А. М. Горький, которому Клычков послал книгу, писал автору: «Прочитал «Сахарного немца» с великим интересом.
Большая затея, и начали Вы ее удачно. Первые главы — волнуют…» В следующем году увидел свет роман «Чертухинский балакирь». Крестьянская Русь «Чертухинского балакиря» — это Русь сказочников и прибауточников, Русь мечтателей и правдоискателей, отдающих делу время, но не забывающих и отвести час для потехи. У Клычкова Русь — ума палата, Русь — на все руки мастерица, Русь — хохотунья, игрунья, певунья, плясунья, статная, ладная, ненаглядная красавица Русь. Клычков верил, что «самым торжественным, самым прекрасным праздником при социализме будет праздник… древонасаждения!
Праздник Любви и Труда. Любовь к зверю, птице и… человеку!» Как тут не вспомнить нынешнее повальное увлечение идеями сибирской пророчицы Анастасии, которая советует каждому жителю России посадить хотя бы один кедр на своей земле. В апреле 1927 года писатель подает в Госиздат заявку на собрание сочинений в пяти томах, куда предполагает включить трилогию «Сорочье царство»: «Чертухинский балакирь», «Князь мира», «Последнее время»; «Щит сердца» — книгу стихов и роман «Проданный грех». Заявка будет отклонена. В 1927 году отношение к «крестьянским писателям» резко меняется.
Именно в этом году развернулась борьба с «есенинщиной», отразившаяся на живых друзьях мертвого поэта. Мне сорок лет, а я живу на средства, Что не всегда приносят мне стихи, А ведь мои товарищи по детству — Сапожники, торговцы, пастухи! А я за полное обмана слово, За слово, все ж кидающее в дрожь, Все б начал вновь и отдал бы все снова За светлую и радостную ложь… Последняя книга стихотворений С. Клычкова «В гостях у журавлей» вышла в Москве в 1930 году, когда автор — стараниями О. Бескина — уже носил на шее бирку «бард кулацкой деревни».
Годом раньше, отвечая на анкету одного журнала, Клычков признавался, что за последние два года «почти ничего не написал: критика для меня имеет сокрушительное значение». В одном из стихотворений, которые теперь отнюдь не напоминали его прежних песен, он позволил себе мрачное пророчество: Брови черной тучи хмуря, Ветер бьет, как плеть… Где же тут в такую бурю Уцелеть! Только чудо, только случай В этот рев и гуд Над пучиною зыбучей Сберегут! Горько усмехнется он в другом стихотворении: За стол без соли сядешь поневоле…
И пусть слова участья дороги, Но видно, для того у нас мозоли, Чтобы по ним ходили сапоги!.. Эти стихи — из последнего сборника. Клычкова все больше критиковали за неприятие советской действительности и «бесовской» машинной цивилизации, за тяготение к старине, патриархальному мужицкому укладу. Сергей Антонович Клычков дожил до 1937 года. Его арестовали, а жене сообщили, что муж ее осужден Военной коллегией Верховного Суда СССР на 10 лет без права переписки. «Мы не сразу узнали, что это означает расстрел, — вспоминала Н. Я. Мандельштам. — …После смерти Клычкова люди в Москве стали мельче и менее выразительны».
Огромное количество бумаг было взято при обыске и неизвестно: целы ли они? Непонятно, как уцелели два стихотворения, отпечатанные на обрывках стандартного листа бумаги. Сколько хочешь плачь и сетуй, Ни звезды нет, ни огня! Не дождешься до рассвета, Не увидишь больше дня!
В этом мраке, в этой теми Страшно выглянуть за дверь: Там ворочается время, Как в глухой берлоге зверь! И еще одно: Золотое чудо всюду Сыплет сверху изумруды На плывущие в века Сны и облака! Но земля сошлась, знать, клином К этим вырубкам, долинам, Над которыми поник Журавлиный крик!
(1 votes, average: 5,00 out of 5)