Герои и проблематика трагедии А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери»
«Маленькие трагедии» посвящены изображению души человека, захваченной всепоглощающей и разрушительной страстью скупостью , завистью , чувственностью . Герои Пушкина Барон, Сальери, Дон Жуан незаурядные, мыслящие, сильные натуры. Именно потому внутренний конфликт каждого из них окрашен ПОДЛИННЫМ трагизмом. Страсть, сжигающая душу Сальери , зависть. Сальери «глубоко, мучительно» завидует своему гениальному, но беспечному и смешливому другу Моцарту.
Завистник с отвращением и душевной болью открывает в себе это чувство, прежде ему
В его воспоминаниях о юношеской поре, о годах ученичества мерцают почему-то образы смерти: Звуки умертвив, Музыку я разъял, как труп. Поверил
Лишь подвиг самоотречения открывает доступ в круг посвященных творцов. Всякий, кто понимает служение искусству иначе, посягает на святыню. В беспечной веселости гениального Моцарта Сальери видит, прежде всего, глумление над тем, что священно. Моцарт, с точки зрения Сальери, «бог», который «недостоин сам себя».
Душу завистника сжигает и другая страсть гордыня. Он глубоко чувствует обиду и ощущает себя суровым и справедливым судьей, исполнителем высшей воли: «…я избрал, чтоб его остановить…». Великие творения Моцарта, рассуждает Сальери, в конечном счете, губительны для искусства.
Они будят в «чадах праха» лишь «бескрылое желанье»; созданные без усилий, они отрицают необходимость подвижнического труда. Но искусство выше человека, и потому жизнь Моцарта должна быть принесена в жертву «не то мы все погибли». Жизнь Моцарта ставится в зависимость от «пользы», которую он приносит прогрессу искусства: Что пользы, если Моцарт будет жив И новой высоты еще достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Так самая благородная и гуманистическая идея искусства используется для обоснования убийства. В Моцарте автор подчеркивает его человечность, жизнерадостность, открытость миру.
Моцарт рад «нежданной шуткой угостить» своего друга и сам искренне хохочет, когда слепой скрипач «угощает» Сальери своим жалким «искусством». Из уст Моцарта естественно звучит упоминание об игре на полу с ребенком. Его реплики легки и непосредственны, даже когда Сальери называет Моцарта «богом»: «Ба право? может быть… Но божество мое проголодалось». Перед нами именно человеческий, а не жреческий образ.
За столом в «Золотом Льве» сидит жизнелюбивый и ребячливый человек, а рядом с ним тот, кто говорит о себе: «…мало жизнь люблю». Гениальный композитор играет свой «Реквием» для друга, не подозревая, что друг станет его палачом. Дружеская пирушка становится пиром смерти. Тень рокового пира мелькает уже в первом разговоре Моцарта с Сальери: «Я весел… Вдруг: виденье гробовое…».
Предсказано появление вестника смерти. Но острота ситуации состоит в том, что друг и есть вестник смерти, «виденье гробовое». Слепое поклонение идее превратило Сальери в «черного человека», в Командора, в камень. Пушкинский Моцарт наделен даром интуиции, и потому его томит смутное предчувствие беды.
Он упоминает о «черном человеке», заказавшем «Реквием», и неожиданно ощущает его присутствие за столом, а когда с уст Сальери срывается имя Бомарше, тотчас вспоминает о слухах, пятнавших имя французского поэта: Ах, правда ли, Сальери, Что Бомарше кого-то отравил? В этот момент Моцарт и Сальери как бы меняются местами. В последние минуты своей жизни Моцарт на миг становится судьей своего убийцы, произнося снова, звучащие для Сальери приговором: …гений и злодейство Две вещи несовместные.
Фактическая победа достается Сальери . Но, убив Моцарта, Сальери не смог устранить источник своей нравственной пытки зависть. Глубинный се смысл открывается Сальери в момент прощания с Моцартом. Тот гений, ибо наделен даром внутренней гармонии, даром человечности, и потому ему доступен «пир жизни» беспечная радость бытия, способность ценить мгновение.
Сальери этим дарам жестоко обделен, поэтому его искусство обречено па забвение.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)