Дневник Сонечки Мармеладовой
Предисловие В жизни человека бывают такие моменты, когда ни одна человеческая душа не может облегчить то нравственное страдание, которое убивает сердце, ни один разговор не сможет быть облегчением, потому что бывают чувства и ситуации, когда чужие, пусть может быть и близкого человека, но все же чужие, глаза не смогут разглядеть в сбивчивой исповеди всю глубину горя или страдания… Именно в такие моменты помогает лист бумаги, девственно чистый, беспристрастный… поэтому он все сможет понять, простить и даже помочь разобраться… Поэтому
Я не достойна жить на этой земле, но у меня есть те, во имя которых мне
И Родион Романович все это знал, он видел меня впервые в том позорном обличье, которое необходимо для улицы. Он видел глубину моего падения. Поэтому он так удивился, когда увидел меня в… обычной одежде. Я пришла к нему, чтобы отблагодарить за помощь моему отцу, а оказалось, что помощь нужна, прежде всего, ему, а не нам… В наших с ним отношениях был момент, когда наши сердца соединились в едином порыве страдания, и в то же время они разошлись в разные стороны, так как пути из этого страдания у нас были разными.
Раскольников пришел ко мне на квартиру, якобы для того, чтобы проститься. На самом деле ему было очень плохо, а в такие моменты просто необходимо видеть человека, которому еще хуже. Родион хотел видеть во мне страдание, такое же неизбывное, как и его.
Именно поэтому он был так жесток по отношению ко мне. Он буквально мучил меня вопросами о том, что я буду делать со своими братьями и сестрами, когда умрет и моя мачеха. Ведь девушка в моем положении не может взять их к себе…
Да, он был очень жесток… Родион Романович играл в данном случае роль демона, который искушал меня. Таким образом он как бы копировал поведение Порфирия Петровича, который играет роль мучителя по отношению к нему. Вот только Родион не выдерживает, срывается, а я, как мне кажется, стойко противостояла нападкам. Вот, например, что я говорила, когда Раскольников начинает утверждать, что Катерину Ивановну стоит ненавидеть: «Если б вы только знали.
Ведь она совсем как ребенок… Ведь у нее ум совсем как помешан… от горя. А какая она умная была, какая великодушная… какая добрая! Вы ничего, ничего не знаете… ах!» Но он не понимал, как можно, живя в подобных обстоятельствах , не имея надежды хоть на какой-то просвет в будущем, продолжать существовать и не озлобиться. Вот он не может.
Он смотрел на меня и не верил, что я в своем уме. И я тоже не могла и не могу понять, как можно быть таким озлобленным, как можно не замечать отчаянной красоты некоторых моментов этой жизни, не хотеть подарить свою жизнь другому существу, если в своей ты не видишь другого смысла. Видимо, он никогда не любил… Раскольников не понимал, почему я не покончила жизнь самоубийством, он даже сам предлагает мне это: «Да скажи же мне, наконец, как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются?
Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!» И тут он сделал самое поразительное открытие во мне, я это ясно почувствовала, — я до сих пор живу, противясь греху, только потому, что если умру, то некому будет заботиться о семье. И тут он сделал невероятный жест, я не знала, плакать мне или смеяться от отчаяния и стыда. Он поклонился мне и… поцеловал ноги… — Я не тебе поклонился, я всему страданию человеческому поклонился… — вот что он мне сказал. Ну как же он мог, разве я заслужила подобного ко мне отношения? Ведь я не сделала ничего, чтобы меня благодарили.
Ничего! Я, наоборот, опозорила свою семью, хотя и сделала это ради них же… Своих обидчиков и мучителей я не могу ненавидеть, да и есть ли они у меня?.. Меня никто не заставлял заниматься тем, чем приходится.
Бог послал мне это испытание, эту кару за то, что… Хотя я пока не знаю за что… Но ведь должна же быть причина?.. Я и Родиона не могла остановить, сердиться на него за жестокость. Лишь единственный раз боль сменилась на моем лице укором, по нему пробежали судороги.
С невыразимым укором взглянула я на него, хотела было что-то сказать, но ничего не могла выговорить и только вдруг горько-горько зарыдала, закрыв руками лицо. Это произошло тогда, когда Раскольников усомнился в существовании Бога: «Да, может быть, и бога-то совсем нет». Жизнь для меня держится только на основании веры в Бога, только это спасает меня от погрязания в грехе, который пока только снаружи окружал меня. Но он не слушал меня, а только все больше уверялся, что я сошла с ума.
Мы были в тот момент два бесконечно несчастных человека, мы были так похожи в своем горе. Огарок уже давно погасал в кривом подсвечнике, тускло освещая в этой нищенской комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Чему бы мы могли друг друга научить, что дать? Мы и сами не знали. Кажется, мы только мучаем себя, когда вместе.
Но, наверное, самое главное чувство, которое единит и сближает нас, — это жалость друг к другу. В этом сострадании и кроется та притягательная сила. И я сейчас думаю, что не появись в моей жизни Родион Романович, я, наверное, никогда не задумалась бы над собой… над своей жизнью. Так значит, Господи, ты послал мне его для того, чтобы я еще раз убедилась в несокрушимой вере в тебя?..
Да, только ты мне опора и награда, Господи. Да святится имя твое. Аминь.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)