Глубина и богатство содержания поэзии Мильтона

Пытливо вглядывавшийся вперед, в будущее, Мильтон высоко ценил сокровища человеческой культуры, опыт, накопленный прошлыми веками. Он не был ограниченным и непримиримым «пуританином», которых было так много в его дни. С полным основанием русские ученые говорят о Мильтоне, как о продолжателе лучших традиций английского и — шире — европейского гуманизма.
Вместе с тем гуманизм Мильтона отличался от гуманизма его великих предшественников. В нем уже не было беспредельной широты и непосредственной жизнерадостности Шекспира, Рабле,

Сервантеса. Мировоззрение Мильтона, обогащенное по сравнению с его предшественниками новыми перспективами научного отношения к действительности, открывавшимися перед людьми XVII в., было в известной мере сужено и. ограничено воздействием теологических концепций и буржуазным рационализмом. Вместе с тем Мильтон был резче,- последовательнее в своей ненависти к феодальному строю. Основной конфликт эпохи в его публицистике — да и в его художественных произведениях — выступил с неприкрытой ясностью. Органическая связь национального и общечеловеческого раскрывается в гуманизме Мильтона с новой и еще дотоле невиданной силой: опыт английского народа ведет поэта к постановке проблем, важных для человечества в целом. В значительной мере это связано с представлением Мильтона — как и многих других английских писателей революционной эпохи — о том, что события английской революции 40-50-х гг. имели мировое значение.
Мы не ошибемся, если скажем, что эта гуманистическая содержательность творчества Мильтона, рожденная революционным пафосом, присущим писателю, сделала жизнь его произведений столь длительной и столь важной для других литератур и для других веков.
Если, учитывая значение религиозной идеи «Потерянного рая», сводящейся к изображению «первого греха людей» и к нахождению путей его исправления, мы обратимся к художественной сущности поэмы Мильтона, то убедимся, что это поэма о судьбах людского рода. Гигантская космическая битва между восставшими ангелами и божьими легионами — только пролог к борьбе за человека, которую начинает Сатана, желая отомстить богу. Вовлеченный в борьбу бога и Сатаны, человек со своей «свободной волей» становится вровень с ними. Он участник этого спора, а не безвольный его объект. Адам по своей воле, зная о том, что он совершает проступок, нарушает запрет бога и становится соучастником преступления, совершенного Евой: он поступает так из-за любви к Еве, в то время как титаническими силами, которые распоряжаются его
Судьбой — богом и Сатаной, — руководят взаимная ненависть, ярость, зависть, страх.
Адам и Ева Мильтона — прекрасные, владыки прекрасного мира, созданного для них. Они, как пишет Мильтон, «достойнейшая пара»: Адам — «лучший мужчина», а Ева — «прекраснейшая женщина». Человек для Мильтона — «наместник бога» на земле, о чем юноша — Мильтон писал еще в одном из кембриджских студенческих сочинений, и это не теологическое построение, а твердая уверенность гуманиста.
Адам и Ева не безлично «прекрасны». Показав их вместе на фоне цветущего рая, как бы воспроизведя в стихах один из любимых сюжетов мастеров Ренессанса, так охотно изображавших первых людей в раю, Мильтон создал обособленные и детализированные портреты Адама и Евы, тоже напоминающие аналогичные мотивы изобразительного искусства Ренессанса, но с выразительной антикизирующей тенденцией.
Адам — воплощение доблести, мудрости и мужества. Богат его внутренний мир. Разум и страсть — главные противоречия, живущие в Адаме. Разум удерживает его в пределах «естественного закона», в пределах человечности. Страсть может столкнуть его в хаос низких вожделений, обесчеловечить. Важнейшим фактором внутренней жизни Адама Мильтон считал его «свободную волю» — волю выбора того или иного пути, возникающего перед человеком. Мильтон не был оригинален, развивая свое учение о «свободной воле». Он во многом зависел от точки зрения христианских теологов IV-V вв., с которыми всегда считался (и это показатель: в христианской теологии той поры еще не заглохли некоторые гуманистические идеи эллинизма).
Еще в большей степени зависел Мильтон в вопросе о «свободной воле» от кальвинистского учения о предопределении, с которым он далеко не во веем был согласен, но которое он принимал: в этом учении находила себе ложное выражение верная догадка Мильтона о том, что человеческое общество развивается по определенным законам. Но как бы ни были запутаны теологические воззрения Мильтона, «свободная воля» Адама прославлена в поэме как великое активное начало, движущее человеком. Уже в силу этого Адам — не кукла в трагическом театре жизни, не жалкий червь, каким изображали человека писатели реакционных литературных направлений — современники Мильтона.