Повесть «Фаталист» и духовные искания Печорина
Повесть «Фаталист» сводит воедино духовные искания Печорина, в ней синтезированы его размышления над личной волей и над значением объективных, независимых от человека обстоятельств. Поэтика «Фаталиста» построена на предсказаниях и испытании судьбы. Печорин заранее угадывает судьбу Вулича («Вы нынче умрете, — сказал я ему.»). Он объясняет свое предчувствие сначала способностью читать на лице «печать смерти»- мотивом неясным, чудесным, типично романтическим, хотя добавляет, что основанием «инстинкта» служит жизненный
Заметим, что Вулич своевольно, произвольно играет со своей судьбой, не имея никакой иной цели, кроме выигрыша взбалмошного пари да доказательства, будто судьба человека «написана на небесах». Игра Вулича вздорна, античеловечна, поскольку обусловлена исключительным индивидуализмом. Заметим также, что Печорин предсказывает Вуличу трагический конец. Эти два обстоятельства тесно связаны, поскольку эгоистическая воля неизбежно идет к гибели,- таков «порядок» вещей». Но вот Вулич погиб, но умер он не
Преобладание мотивированного случая в поэтике романа глубоко оправдано. В «Фаталисте» же случай играет особенно важную роль. То, что общий закон сбывается, но не совсем так, как предположительно предсказано, подтверждает, по крайней мере, три момента: во-первых, существование такого «порядка вещей», который неизбежно кончается трагедией; во-вторых, причинную зависимость между эгоистической свободной волей и трагическим финалом; в-третьих, «хитрость» жизни, которая богаче личного жизненного опыта и которая чужда всякой односторонности и любого предопределения, любого предсказания. В точности предугадать, что именно «выкинет» действительность, нельзя. Следовательно, мерка рассудочной односторонности, прилагаемая к действительности Печориным, непригодна для извлечения многостороннего жизненного опыта и для постижения высшей цели.
«Порядок вещей» таков, что на поверхности действительности господствует случай, через него проявляются необходимость, непреложные законы судьбы, законы жизни. В сущности, это ненормально. Господство случайности делает этот мир фатально трагическим, подчиненным слепой игре случая. Жизнь человеческая предстает как игра случайностей. Печорин глубоко постиг этот механизм, он знает явные и тайные причины игры, он не нуждается в сверхъестественном, чтобы определить поступки других людей и предвидеть собственную участь. В царстве случайностей Печорин всесилен, но несчастен. Через случайность ему открылась важная сторона объективного хода жизни. (лучайность глубоко проникла в психологию современного Лермонтову человека, определила самый способ его мышления, подход к анализу действительности. Но вся ли истина доступна такого рода способу мышления? Если случай лежит на поверхности действительности, то как же постичь более глубокие ее пласты? Жизнь, как помним, «хитрее», богаче, чем идеи, извлеченные из одностороннего жизненного опыта, пусть даже такого прозорливого человека, каким, без сомнения,, был Печорин. Вовсе не исключено, что она может приоткрыть новые, неизвестные и не предугадываемые стороны. И вот Печорину представляется случай «испытать судьбу» еще раз. Он направляет все спои лучшие духовные и физические силы, выступая в ореоле своих естественных, природных человеческих достоинств.
Герой испытывает в первый и последний раз доверие к судьбе, и судьба не только его щадит, но и возвышает. А это значит, что действительность порождает не только трагизм и нравственное уродство, но также красоту и счастье. Фатальная предопределенность человеческой судьбы рушится,, но остается трагическая социальная предопределенность. |В мире случайностей герой гибнет, но стоит только изъять его из социальных связей, поставить его лицом к лицу с явной, открытой, незамаскированной Влой волей, он проявляет героизм и выходит победителем. Высшая цель жизни тоже извлекается из этой действительности и выступает как ее объективное, внутренне присущее ей свойство. В «Фаталисте» Печорин вплотную приближен к уяснению объективного критерия его личных стремлений к высокой жизненной цели.
Лидия Гинзбург справедливо видит в таком подходе к действительности своеобразие реализма XIX века: «В соответствии с господствующими научными, философскими, социологическими идеями XIX века реализм открыл художественному познанию конкретную, единую, монистически понимаемую действительность. Она подлежит обличению и суду, и она же является источником высших жизненных ценностей. И именно потому любые ее явления потенциально могут быть обращены в ценности эстетические»
(1 votes, average: 5,00 out of 5)