Итог исканий М. Горького («Дело Артамоновых»)
В повести «Дело Артамоновых» Горький показал, как медленно, но неотвратимо совершается процесс осознания рабочими своих классовых интересов. Не в каждом городе действовали пропагандисты, подобные Павлу Власову и Находке, организующие демонстрации и стачки. В дни революции 1905 года, вместо того чтобы объединиться против своих хозяев, как в пьесе «Враги», рабочие двух дремовских фабрик дерутся между собой. Стекла в доме Алексея Артамонова разбивают кожевники с фабрики Житейкина, а его собственные рабочие добровольно охраняют дом хозяина.
Вялов идет от поруганной христианской морали к социальным отношениям людей.
В то же время Вялов далек от революционных рабочих, заявляющих: «все от нас пошло, мы — хозяева», готовых экспроприировать капиталистов. Понимая возможность подобного оборота событий, Вялов не одобряет насильственных мер. Здесь сказывается слабая сторона позиции патриархального крестьянина, на которой до конца остается Тихон Вялов, убежденно утверждая: «Я этих затей не принимаю. Работай каждый на себя, тогда ничего не будет, никакого зла». Жизненным идеалом Вялова остается союз вольных тружеников и тем самым праведников. Скептик Вялов, видя «везде — хитрости», не уверен, что революция осуществит этот идеал. Поэтому возмездие, выпавшее на долю Артамоновых, не приносит ему душевного успокоения. «Веры, говорю, лишили вы меня; не знаю, как теперь и умереть мне. Загляделся на вас, беси.» — таков итог исканий Тихона Вялова, патриархального крестьянина, живущего между крестьянской реформой и социалистической революцией, народного мудреца, так и не обретшего истины. Этот молчальник и соглядатай, принципиально стоящий в стороне, занимающий выжидательную позицию, выступает в повести как представитель стихийных грозных сил. В этом смысле он поистине страшен.
Надо «кратко написать большой роман», говорил Л. Толстой Горькому, обсуждая с ним замысел «Дела Артамоновых». Это пожелание Горький выполнил в точности: «Дело Артамоновых» совсем небольшая повесть. Как же вмещается в ней целая эпоха — вся история русского капитализма? Чем достигается эпичность повествования, откуда берется широта исторических просторов, врывающихся в это произвед