Загадочный Андрей Штольц (о романе «Обломов» И. А. Гончарова)
У Гончарова Штольц таит в себе некую загадку. Нашему восприятию, видимо, мешает то, что Обломов и Штольц не равнозначны, так сказать, с точки зрения художественной полнокровности и убедительности. Как только в романе речь заходит о Штольце, так появляется скороговорка. В ряде случаев Гончаров не показывает Штольца, а рассказывает о нем. Образ Обломова дан в саморазвитии, а Штольц оказался полностью во власти автора. Кстати, сам Гончаров впоследствии признавал, что Штольц «слаб, бледен — из него слишком голо выглядывает идея».
Объясняется
Эстетическая неполноценность Штольца может привести к неприятию этого героя или к искаженному его восприятию. А между тем, неплохо было бы проявить объективность и внимательнее к нему присмотреться.
Именно Штольц произносит похвальную речь Обломову, столь восторженную, что непонятно даже, о каком Обломове написан роман? «Это хрустальная, прозрачная душа; таких людей мало; они редки; это перлы в толпе!. Многих людей я знал с высокими качествами, но никогда не встречал сердца чище, светлее и проще.» — и т. д. Штольц один понимает, что такое Обломов, способен его защитить и оценить. «Протяни руку человеку», — вот он это и делает. Это его предназначение в романе. Ему же, Штольцу, автор передоверяет и некоторые свои мысли об Обломове, идеи, взгляды. Например: «Началось с неумения надевать чулки, а кончилось неумением жить «.Кто же такой Андрей Штольц? Делец, прагматик, рационалист. Он разрушает старую Обломовку и деятельно создает свою, новую. Повествуя о Штольце, автор нигде не сбивается на иронию. Но не вызывает ли у вас «положительность» Штольца своего рода подозрение? Штольцу все удается! В России! В предреформенные 50-е гг.! Да возможно ли такое? А в связи с этим сделаем небольшое отступление.
Не удавались русским писателям образы капиталистов! Вот захотел же Гончаров создать положительного Штольца — и не получилось! А другие даже и не мыслили увидеть в представителях буржуазии некое созидательное начало. Разрушительное видели, а созидательное — нет. Между тем, стала же Россия на рубеже XIX-XX вв. одной из промышленно развитых стран мира. Кто же это сделал? В любом случае, не Обломовы же.
В западной литературной традиции видим совсем другое. Бальзак, отчасти Диккенс, в XX в. Драйзер без всякого отвращения описывали радость и удовольствие обогащения, даже некую поэзию биржевой игры. Ничего подобного в русской литературе не было.
Вернемся, однако же, к роману.
Узнав печальную повесть о жизни Ильи Ильича, не хочется ли вам воскликнуть: Обломов, сделайся Штольцем! Или иначе: вот если бы к обломовской душевности да Штольцеву деловитость, к чистосердечности и наивности Обломова прибавить практическую рационалистичность Штольца. Только ничего из этого не получится! Не станет Обломов делаться Штольцем, и не только по причине глубокого отвращения ко всякому действию. Во-первых, Обломов свой образ жизни считает совершенно нормальным. А во-вторых, не является ли вся деятельность Штольца тоже «выделкой покоя», тоже стремлением к «утраченному раю»?
Присмотритесь, как настойчиво писатель отмечает в Штольце так называемое «естественное» стремление прожить четыре времени года в течение жизни, как сам Штольц строит модернизированную Обломовку вместе с Ольгой! Вот что написано в романе: «Вставали они хотя не с зарей, но рано; любили долго сидеть за чаем, иногда даже будто лениво молчали, потом расходились по своим углам или работали вместе, обедали, ездили в поля, занимались музыкой.» Как все, как мечтал и Обломов. Не обнаруживается ли некая тождественность сущностного содержания Обломова и Штольца?