Образ Веры в романе «Обрыв»
Образ Веры был большой творческой удачей Гончарова. Писатель был прав, связывая прежде всего с ним читательский интерес романа. Вместе с тем он в большой степени отражал «коренные, капитальные чувства, мысли, убеждения»13 художника. И прежде всего христианские настроения, свойственные Гончарову всегда, но с годами возраставшие и усиливавшиеся. Именно евангельские идеалы противопоставлял писатель в качестве «вечной» правды материалистическому и рационалистическому учению революционных демократов. «У меня, — писал он, — мечты,
Одна из последних глав «Обрыва» завершается своеобразным гимном Райского в честь женщин. В несколько измененном виде писатель включил в него мысли из того посвящения, которое поначалу, намеревался предпослать роману. «Восхищаясь вашею красотою, — говорилось здесь, — вашею исполинскою силою — женскою любовью. я слабою рукою писал женщину; я надеялся, что вы увидите в ней отражение не одной красоты форм, но и всей прелести ваших лучших сил». «Мы
Гончаровская апология женщины, восходящая в свою очередь к глубокой культурно-философской традиции, с новой силой после образа Ольги Ильинской сказалась в фигуре Beры. Ведь в «женской половине человеческого рода», которую Олицетворяла эта героиня, были сосредоточены, по мысли романиста, как лучшие духовно-нравственные устремления человечества, так и залог их реализации в действительности.»
В формировании своего идеала Гончаров в «Обрыве» остается верен идее не радикально-революционной (насильственной) ломки существующих этических, нравственных и эстетических форм и воззрений, но синтеза их отдельных плодотворных начал как залога самообновления жизни.
Дитя сердца (VIII, 421), роман «Обрыв», как ранее «Обыкновенная история», «Обломов», тем не менее чужд мажорного итога. Гончаровский идеал присутствует в «Обрыве» как возможность бытия, но едва ли воплотимая в условиях современности. Они по-прежнему остаются несовместимыми.
Надежда творчески снять это противоречие в рамках очередного романа, «захватывающего и современную жизнь» (VIII, 80), не оставляла Гончарова и в 70-80-е годы. Замысел нового «эпического произведения» на материале и текущей действительности, однако, расходился с гончаровским методом типизации (о нем в следующей главе) и был оставлен. Своеобразными спутниками романной «трилогии» становятся создаваемые в эту пору писателем очерки «Поездка по Волге», «Литературный вечер», «Слуги старого века», «Май месяц в Петербурге», воспоминания «На родине», «В университете», а также рассказ «Уха» и «Необыкновенная история».
Возможности очерка Гончаров, впрочем, ограничивал отражением не глубинных, внутренних, но «внешних условий жизни» (V1I1, 159). Малопродуктивными по отношению к современной действительности в ее видоизменившихся «скрытых» «основах» и новой поэтической «норме» автор «Обрыва» считал и другие традиционные жанры — повествовательные и лирические. Вполне адекватным веку (эпохе) представлялся Гончарову, как уже отмечалось, лишь роман, причем в форме родственной или близкой его собственному. Это убеждение в диффузности (взаимопереливе) настоящего исторического состояния, как его понимал писатель, и романа непосредственно высказано на страницах «Обрыва». «Что ты пишешь там, -спрашивает Татьяна Марковна Бережкова Райского, — драму или все роман, что ли?» «Не знаю, бабушка, — отвечает герой, — пишу жизнь — выходит роман, » пишу роман — выходит жизнь» (VI, 198).
(1 votes, average: 5,00 out of 5)