Художественное своеобразие жанра комедии «Ревизор»
Реализм «Ревизора» отличается от реализма, скажем, «Грозы» Островского или «Чайки» Чехова. Как справедливо заметил В. Брюсов: «Для Гоголя нет ничего среднего, обыкновенного,- он знает только безмерное и бесконечное». Вовсе не так «обычно», «житейски» начинается «Ревизор», как принято писать об этом, восхищаясь мастерством краткой и энергичной завязки. Завязка «Ревизора» при всей энергичности — необычна. Она вне четкого быта, в ней нет плавной естественности, как, скажем, в драмах Островского. «К нам едет
Впоследствии в русской драматургии изменится самый тип завязки, из ничего, ни с того ни с сего будут начинаться пьесы Островского, из быта, из каждодневности, незаметно скользнут в трагедию события этих пьес. Не то у Гоголя. Он понимает завязку как явление из ряда вон выходящее, как происшествие странное, взятое с самой высокой ноты.
В «Ревизоре» оглушительный
И окаменели чиновники. Они еще что-то бормочут, но души их окаменели от испуга, они уже в высшем градусе драмы.
Речь идет об особой поэтике — поэтике необычного, неожиданного, через которое раскрывается закономерное. Да и знаменитые две крысы из сна Городничего — крысы необыкновенные, неестественной величины. Эти слова «необыкновенные», «неестественные», поставленные в начало «Ревизора», сразу же дают настрой всему действию. Необыкновенные крысы, неестественной величины, не могут быть вестниками событий обычных, дел заурядных, характеров не странных. От этих неестественных крыс очень недалеко до не менее знаменитой и неестественной бурой свиньи, которая украла из суда прошение Ивана Ивановича Перерепенко. Крысы как бы объявляют о приезде ревизора, они его представляют, это «визитная карточка» Хлестакова. Бурая свинья — «полпред» Ивана Никифоровича в суде, ее разумения как раз хватает на такое, а не на другое ведение этого нелепого дела. Необыкновенные крысы, неестественной величины, отлично символизируют всю эту мышино-крысиную возню, которая завертелась вокруг мнимого ревизора.
И дальше странно будет развиваться действие комедии. Городничий, который сам обманывал на веку всех и каждого, вдруг обманется «сосулькой», «тряпкой». Сосулька будет писать письмо в Петербург какому-то литератору и выскажет много здравых суждений о Городничем и его «аппарате». А потом, вместо того чтобы приехать инкогнито, как говорилось в письме, громогласно объявится новый, настоящий ревизор. И, наконец, Городничий подойдет к рампе и скажет публике: «Чему смеетесь?» Все необычно, не так, как это делалось в «благоустроенных государствах», по слову Земляники.
Странность, необычность, «гротесковое освещение» комедии теснейшим образом связано с фантастическим ее элементом, который присутствует у Гоголя повсюду, присутствует он и в «Ревизоре».
Где же в «Ревизоре» эта вспышка странного, фантастического? Мы бы назвали фантасмагорическим финал «Ревизора» и, в частности, то мгновение, когда перед Городом появляется Жандарм. Кто такой Жандарм? Любопытно, что ни в одном варианте «Ревизора» Жандарм не попадает в список действующих лиц комедии, хотя, казалось бы, в нем есть все — и гости, и случайные фигуры, и те, кто, как доктор Гибнер (в окончательной редакции пьесы), вообще не выговаривает ни одной связной фразы. Но Жандарм, имеющий реплику, венчающую комедию, среди действующих лиц «Ревизора» не значится, какие бы доработки ни делал Гоголь от редакции к редакции. Жандарм не житель этого города, не «коллега» Держиморды и Свистунова, что видно хотя бы по характеру его реплики, отстраненно-холодной, величаво-безразличной. Будь он подчиненный Городничего, разве бы так объявил он о приезде знатного чиновника, причем зная все, что до этого произошло в городе в связи с Хлестаковым. Конечно, не так говорил бы Жандарм с Городничим, будь он местным жителем, так сказать, очередным Держимордой. Проскользнули бы и интонации уважительные, и нотки привычно-фамильярные, и страх, и изумление, и желание помочь, и предложение услуг, и многое другое. Однако ничего этого не происходит.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)