Значение эпилога в пьесе «Дядя Ваня»
В пьесе Чехова «Дядя Ваня» используется кольцевая композиция: окончание произведения как бы возвращает нас к его началу. Напомним авторскую ремарку в конце первого действия: «Телегин бьет по струнам и играет польку; Мария Васильевна что-то записывает на полях брошюры». А вот как заканчивается последнее, четвертое действие: «Телегин тихо наигрывает; Мария Васильевна пишет на полях брошюры; Марина вяжет чулок». Ситуация полностью совпадает, и это, конечно же, не случайность.
Что изменится в жизни Сони, дяди Вани, Астрова
Грустная, безысходная концовка. Нет выхода. И в исследованиях о творчестве Чехова привычной стала мысль о том, будто драматург призывал отбросить всякие иллюзии, потому что «все равно жизнь посмеется над вами». Поэтому часто осуждаются и Астров, и Войницкий, и Соня за то, что они будто бы примиряются с «этой пошлой рабьей жизнью». В великолепном заключительном монологе Сони некоторые исследователи усматривают проповедь безропотного
Да, жизнь безжалостна, разрушаются мечты, исчезают надежды. И дело не просто в конкретных обстоятельствах жизни чеховских героев. Чехов не примитивный бытописатель; он озабочен проблемами общечеловеческого значения. Разрушается природа, разрушается человеческое сообщество; происходит, по словам доктора Астрова, «вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания.». Что остается делать людям? Понимать страшную опасность, когда «человек, чтобы спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно, бессознательно хватается за все, чем только можно утолить голод, согреться, разрушает все, не думая о завтрашнем дне.».
Смысл чеховского творчества вообще и «дяди Вани» в частности заключается в постоянном призыве: надо все время думать о будущем, о своей ответственности перед ним, думать о завтрашнем дне.
Для Астрова, например, забота о лесах — это возможность оставить о себе след на земле, сделать что-то для потомков — ведь леса растут медленно. «.Когда я слышу, как шумит молодой лес, посаженный моими руками,- говорит Астров,- я сознаю, что климат немножко и в моей власти, и, что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко буду виноват и я. Когда я сажаю березку и потом вижу, как она зеленеет и качается от ветра, душа моя наполняется гордостью.»
Задумываетесь ли вы о будущем? О том, какой вы след оставите на земле? Может быть, сейчас такие мысли и не приходят вам в голову. Но раньше или позже проблема смысла жизни, цели жизни встанет перед вами. И тогда, возможно, вы вспомните чеховских героев, которые жили надеждой на то, что жизнь все же прожита не напрасно.
Бессмысленно желание сделать чеховских героев нашими современниками и требовать от них прямого участия в политической жизни и хозяйственном строительстве. Они прожили трудную и напряженную жизнь, но для них был характерен пафос духовных исканий. Да, они ошибались, мучались, впадали в отчаяние, но все же надеялись, что их жизнь имеет некий высший смысл, возможно, неясный им самим. Об этом, собственно, и говорится в заключительном монологе, которым заканчиваются «сцены из деревенской жизни в четырех действиях»:
«Соня. Что же делать, надо жить!
Пауза.
Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами.»
Никакой иронии, никакого осуждения эти мысли у Чехова не вызывали. Напротив, они повторялись у него неоднократно, о чем свидетельствует заключительный монолог одной из героинь следующей пьесы драматурга — «Три сестры»:
«Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса, и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь».
Уже в самом начале «Дяди Вани» Астров говорит:
«.те, которые будут жить через сто — двести лет после нас и для которых мы теперь пробиваем дорогу, помянут ли нас добрым словом? Нянька, ведь не помянут?
Марина. Люди не помянут, зато Бог помянет».
Если не верить в это, то тогда, действительно, жить не стоит.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)