Творчество Иосифа Бродского, как уникальное поэтическое явление XX столетия
Иосиф Александрович Бродский родился в семье ленинградских журналистов. До 15 лет он учился в школе, а потом работал, сменив ряд профессий, в геологических экспедициях в Якутии и Казахстане, на Белом море и Тянь-Шане, был фрезеровщиком, геофизиком, санитаром, кочегаром. Вместе с тем занимался литературой. «Я менял работу, — говорил он, — так как, как можно больше хотел знать о жизни и людях». В 1963 году Бродский уволился с последнего места работы и начал жить исключительно литературной работой: поэзией и переводами. В этом же году в газете
За освобождение поэта хлопотали Ахматова, Твардовский, К. Чуковский, Шостакович, Сартр и другие деятели литературы и искусства. Благодаря этому заступничеству Бродского освободили уже через полтора года. Он возвращается в город на Неве. Бродский растет как поэт, но его произведения почти не публикуют (кроме четырех стихов
— Он умер в январе, в начале года
Под фонарем стоял мороз у входа, — так начиналась поэзия Бродского «На смерть Элиота». Бродский умер вследствие очередного инфаркта в Нью-Йорке, но был похоронен, по его же желанию, в Венеции — городе, который он более всего любил и которому посвятил немало замечательных стихов. Творчество Иосифа Бродского иногда разделяют на два периода. Стихи раннего этапа, который завершается в середине 60-х годов, простые по форме, мелодичные, светлые. Яркими примерами раннего Бродского являются такие поэзии, как «Пилигримы», «Рождественский романс», «Стансы», «Песня». У позднего Бродского преобладают мотивы одиночества, пустоты, конца, абсурдности, усиливается философское и религиозное звучания, усложняется синтаксис.
Подтверждением этому являются его поэзии «Сретение», «На смерть другу», «Келомякки», «Развивая Платона», циклы «Части речи» и «Кентавры». Сам Бродский в 1979 году на вопрос о собственной творческой эволюции ответил так:
«Думаю, что эволюцию поэта возможно проследить лишь в одной плоскости — в просодии, т. е. какими размерами он пользуется. Размеры. это по сути сосуд или по крайней мере отображение определенного психического состояния. Возвращаясь назад, я могу. утверждать, что в первые 10-15 лет своей. карьеры я пользовался. более точными метрами, т. е. пятистопным ямбом, что свидетельствовало о определенных иллюзиях или о намерении подчинить себя определенному контролю. На сегодняшний день в том, что я пишу, намного больший процент дольника, интонационного стиха, когда язык приобретает, как мне кажется, определенной нейтральности».
Во всех поэтических произведениях Бродский виртуозно владеет языковыми средствами, в его стихах сталкиваются архаика и арго, политическая и техническая лексика, «высокий штиль» и уличные просторечия. Для его поэзии характерны парадоксы, контрасты, объединение традиционного и экспериментального. По словам Бродского, он воспользовался советом своего друга — поэта Евгения Рейна: свести к минимуму использование прилагательных, делая ударение на существительных. В стихах Бродский ориентировался как на русскую, так и на иностранные традиции. Показательно, что в своей Нобелевской лекции поэт назвал своими учителями Мандельштама, Цветаеву и Ахматову, а также Роберта Фроста и Вистана Одена. Писатель и литературовед Виктор Ерофеев метко отмечает оригинальность творческой манеры Бродского на фоне поэзии его времени.
Если поэзия современников и ровесников Бродского развивалась, в двух направлениях: в сторону авангардистской эстетики и в сторону архаизации языка, то Бродский «попробовал осознанно соединить, казалось бы, несоединимые вещи: он скрестил авангард (с его новыми ритмами, рымами, строфикой, неологизмами, варваризмами, вульгаризмами и т. п.) с классицистичным подходом (величественные периоды в духе XVIII ст., тяжеловесность, неторопливость и формальная безупречность), скрестил мир абсурда, который часто торжествует в жизни, с миром порядка, который возникает на каких-то недоступных уму уровнях». Подобные «скрещивания», по мнению В. Ерофеева, дали возможность Бродскому «преодолеть зависимость от культурной традиции, получить право разговаривать с ней на равных, вырваться из рабства книжности, сознавая при этом, что культура стала частью жизни и поэтому требует соответствующего отображения. Бродский преодолел книжность, используя прием «одомашнивания» культуры». В творчестве Бродского есть ведущие сквозные мотивы, настроения, приемы. Так, начиная со стиха «Пилигримы» (1959), он изображает движение в пространстве среди хаоса предметов. В этом же произведении он применил прием перечня предметов, которые проходят перед взглядом наблюдателя:
— Мимо ристалищ, капищ,
— Мимо храмов и баров,
— Мимо шикарных кладбищ,
— Мимо больных базаров, мира и горя мимо,
— Мимо Мекки и Рима,
— Синим солнцем палимы
— Идут по земле пилигримы.
Этот постмодернистский прием встречается в «Большой элегии Джону Донну», «Столетней войне», в поэзиях «Пришла зима.» и «Исаак и Авраам». Нередко Бродский своими «гиперперечнями» создает настоящий постмодернистский коллаж, воссоздает мозаичность мира:
— Уснуло все.
— Спят крепко стопы книг.
— Спят реки слов,- Покрыты льдом забвенья.
— Спят речи все, со всею правдой в них.
— Их цепи спят.
— Чуть-Чуть звенят их звенья.
— Все крепко спят: святые, дьявол, Бог.
— Их слуги злые, их друзья, их дети.
Одним из главных в поэзии Бродского является мотив слияния индивидуальной судьбы и естественного пространства мира. Он чуть ли не впервые зазвучал в его стихе «Сад»:
— Нет, уезжать!
— Пускай куда-нибудь
— Меня влекут громадные вагоны.
— Мой дальний путь и твой высокий путь
— Теперь они тождественно огромны.
— Прощай, мой сад!.
В стихах Бродского ощутима установка на одновременное воспроизведение бытия космоса, истории, человеческого духа, мира вещей. В поэзии Иосифа Бродского ощутимыми являются мотивы экзистенциального отчаяния, потери, разлуки, абсурдности жизни и особенно — господствующей смерти:
— Смерть — это все машины,
— Это тюрьма и сад.
— Смерть — это все мужчины,
— Галстуки их висят.
— Смерть — это стекла в куполе,
— В церкви, в домах — подряд!
— Смерть — это все, что с нами,
— Ибо они — не узрят.
Поэзия Бродского интертекстуальна. Нередко его поэтические строки сориентированы на «чужое слово», в его стихах мы найдем немало скрытых аллюзий и реминисценций, а временами и нескрываемых цитат из Данте и Донна, Шекспира и Блейка, Гете и Шиллера, Кантемира и Державина, Пушкина и Лермонтова, Ходасевича и Одена.