Философия истории в романе Л. Н. Толстого «Война и ми» роль личности и роль массы
В романе-эпопее «Война и мир» Льва Николаевича Толстого особенно занимал вопрос о движущих силах истории. Писатель считал, что даже выдающимся личностям не дано решающим образом влиять на ход и исход исторических событий. Он утверждал: «Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, — то уничтожится возможность жизни». По Толстому, ход истории управляется высшим сверхразумным основанием — Божьим промыслом. В финале романа исторические законы сравниваются с коперниковской системой в астрономии: «Как для
Це; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», так и в истории новое воззрение говорит:
В первом случае, надо было отказаться от сознания неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае точно так же необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость».
Свобода человека, по Толстому, состоит только в том, чтобы осознать такую зависимость и постараться угадать предначертанное, чтобы в максимальной мере следовать ему. Для писателя был очевиден примат чувств над разумом, законов жизни над планами и расчетами отдельных людей, даже гениальных, реального хода сражения над предшествующей ему диспозицией, роли народных масс над ролью великих полководцев и правителей. Толстой был убежден, что «ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное», поскольку «великие люди суть ярлыки, дающие наименование событию, которые так же, как ярлыки, менее всего имеют связи с самим событием». И войны происходят не от действий людей, а по воле провидения.
По мысли Толстого, роль так называемых «великих людей» сводится к следованию высшему велению, если им дано его угадать. Это хорошо видно на примере образа русского полководца М. И. Кутузова. Писатель старается убедить нйс, что Михаил Ил-ларирнович «презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело». В романе Кутузов противопоставлен как Наполеону, так и генералам-немцам на русской службе, которых роднит друг с другом стремление выиграть сражение, только благодаря заранее разработанному подробнейшему плану, где тщетно пытаются учесть все неожиданности живой жизни и будущего действительного хода битвы. Русский полководец, в отличие от них, обладает способностью «спокойного созерцания событий» и потому «ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит» благодаря сверхъестественной интуиции. Кутузов влияет лишь на моральный дух своего войска, так как «долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью нельзя
Одному человеку-, и знал, что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этою силой и руководил ею, насколько это было в его власти». Этим и объясняется и гневная кутузовская отповедь генералу Вольцогену, который от имени другого генерала с иностранной фамилией, М. Б. Барклая де Толли, сообщает об отступлении русских войск и о захвате всех основных позиций на Бородинском поле французами. Кутузов кричит на принесшего дурные вести генерала: «Как вы. как вы смеете!. Как смеете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения несправедливы и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему. Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля. Отбиты везде, за ч
То я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской». Здесь
Фельдмаршал кривит душой, ибо подлинный неблагоприятный для русской армии исход Бородинского сражения, следствием чего и стало оставление Москвы, известен ему не хуже, чем Вольцогену и Барклаю. Однако Кутузов предпочитает нарисовать такую картину хода битвы, которая сможет сохранить моральный дух подчиненных ему войск, сохранить то глубокое патриотическое чувство, которое «лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека».
Резкой критике подвергает Толстой императора Наполеона. Как полководца, вторгающегося со своими войсками на территорию других государств, писатель считает Бонапарта косвенным убийцей множества людей. В данном случает Толстой даже вступает в некоторое противоречие со своей фаталистической теорией, согласно которой возникновение войн не зависит от людского произвола. Он полагает, что Наполеон был окончательно посрамлен на полях России, и в результате «вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров». Толстой верит, что «нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Французский император после занятия союзными войсками Парижа «не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки.». И даже когда Наполеон опять захватывает власть во время ста дней, он, по мнению автора «Войны и мира», лишь нужен истории «для оправдания последнего совокупного действия». Когда же это действие совершилось, оказалось, что «последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и ру
Мяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек в одиночестве на своем острове играет сам перед собою жалкую комедию, интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
— Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого».
И Наполеон, и другие персонажи исторического процесса у Толстого — не более чем актеры, исполняющие роли в театральной постановке, срежиссированной неведомой им силой. Эта последняя в лице столь ничтожных «великих людей» являет себя человечеству, всегда оставаясь в тени.
Писатель отрицал, что ход истории может определяться «бесчисленными так называемыми случайностями». Он отстаивал полную предопределенность исторических событий. Но, если в своей критике Наполеона и прочих полководцев-завоевателей Толстой следовал христианскому учению, в частности, заповеди «не убий», то своим фатализмом он на самом деле ограничивал способность Бога наделить человека свободной волей. Автор «Войны и мира» оставлял за людьми лишь функцию слепого следования предначертанному свыше. Однако позитивное значение философии истории Льва Толстого заключается в том, что он отказался, в отличие от подавляющего большинства современных ему историков, сводить историю к деяниям героев, призванных увлекать за собой инертную и бездумную толпу. Писатель указал на первенствующую роль народных масс, совокупности миллионов и миллионов индивидуальных воль. Насчет же того, что именно определяет их равнодействующую, историки и философы спорят по сей день, сто с лишним лет спустя после публикации «Войны и мира».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)