«В пространстве брошенных светил…»

Поэму «Демон» Лермонтов писал долго , так и не решаясь опубликовать. Печатью демонизма отмечены многие герои Лермонтова: Вадим, Измаил-Бей, Арбенин, Печорин. К образу демона Лермонтов обращается и в лирике . У поэмы глубокие культурно-исторические корни. Одно из первых упоминаний о демоне относится к античности, где «демоническое» знаменует самые разнообразные человеческие порывы — стремление к познанию, мудрости, счастью.

Это двойник человека, его внутренний голос, часть его непознанного «я». Для древнегреческого философа

Сократа «демоническое» сопряжено с познанием самого себя.

Библейский миф гласит о демоне — падшем ангеле, взбунтовавшемся против Бога. Демон как дух отрицанья появится в средневековых легендах, «Потерянном рае» Мильтона, «Каине» Байрона, «Фаусте» Гете, в стихотворениях А. С. Пушкина «Демон», «Ангел». Здесь демон — двойник сатаны, «враг человеческий».

Словарь В. Даля определяет демона как «злого духа, диавола, сатану, беса, черта, нечистого, лукавого». Демон связан со всеми проявлениями сатанинского начала — от грозного духа до «мелкого беса» — лукавого и нечистого.

Поэма

Лермонтова насыщена отзвуками различных значений — библейскими, культурными, мифологическими. Демон Лермонтова совмещает мефистофельское и человеческое — это скиталец, отвергнутый небом и землей, и внутренне противоречивое сознание человека.

От своих предшественников Демон Лермонтова отличался многосторонностью. Демон — «царь небес», «лукавый», «вольный сын эфира», «мрачный сын сомненья», «надменный» и «готовый любить». Первая строка поэмы «Печальный Демон, дух изгнанья…» сразу же вводит нас в круг противоречивых и неоднозначных смыслов. Примечательно, что Лермонтов провел эту строку через все редакции, оставив без изменения.

Определение «печальный» погружает нас в мир человеческих переживаний: Демон наделен человеческой способностью к страданью. Но «демон, дух» — бесплотное созданье, чуждое «грешной земле». Вместе с тем «дух изгнанья» — персонаж библейской легенды, в прошлом — «счастливый первенец творенья», изгнанный из «жилища света».

Совмещая в своей природе человеческое, ангельское и сатанинское, Демон противоречив. В основе его сущности — неразрешимый внутренний конфликт. Отказ от идеи добра и красоты — и «неизъяснимое волненье» перед ними, свобода волеизъявления — и зависимость от «Бога своего», тотальный скептицизм — и надежда на возрождение, равнодушие — и страсть к Тамаре, титанизм — и гнетущее одиночество, власть над миром — и демоническая изоляция от него, готовность любить — и ненависть к Богу — из этих многочисленных противоречий соткана натура Демона.

Демон пугающе равнодушен. Мир небесной гармонии и красоты чужд ему, земля представляется «ничтожной» — «весь Божий мир» он окидывает презрительным оком. Радостный, бьющийся ритм жизни, «стозвучный говор голосов», «дыханье тысячи растений» рождают в его душе лишь безнадежные ощущения.

Демон безразличен и к самой цели, сущности своего бытия. «Он сеял зло без наслажденья, // Нигде искусству своему // Он не встречал сопротивленья — // И зло наскучило ему».

В первой части поэмы Демон — бесплотный дух. Он еще не наделен пугающими, отталкивающими чертами. «Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!», «похож на вечер ясный» — таким Демон предстает перед Тамарой, вливаясь в ее сознание «мечтой пророческой и странной», «волшебным голосом». Демон открывается Тамаре не только как «пришелец туманный» — в его обещаниях, «золотых снах» сквозит призыв — призыв к «земному без участья», преодолеть временное, несовершенное человеческое бытие, выйти из-под ига законов, разорвать «оковы души». «Золотой сон» — тот дивный мир, с которым человек навсегда распростился, покинув рай, небесную отчизну, и который он тщетно ищет на земле. Воспоминаниями о «жилище света», отзвуками иных песен полна не только душа демона, но и душа человека — оттого ее так легко «одурманить», околдовать.

Демон опьяняет Тамару «золотыми снами» и нектаром бытия — земными и небесными красотами: «музыкой сфер» и звуками «ветра под скалою», «птичкой», «воздушным океаном» и «ночными цветами».

Демон второй части — бунтовщик, адский дух. Он подчеркнуто нечеловечен. Ключевые образы второй части — отравляющий поцелуй, «нечеловеческая слеза» — напоминают о печати отверженности, «инородности» Демона всему сущему.

В поцелуе, с его богатейшим, загадочным смыслом, раскрывается неосуществимость гармонии, невозможность слияния для двух столь разных существ. Конфликт двух миров, двух разнородных сущностей , их принципиальная несовместимость — в основе творчества Лермонтова. Поэма, создававшаяся Лермонтовым на протяжении всей жизни, писалась «по канве» этого неразрешимого противоречия.

Любовь Демона открывает Тамаре «пучину гордого познанья», она отлична от «минутной» любви человека: «Иль ты не знаешь, что такое // Людей минутная любовь? // Волненье крови молодое, — // Но дни бегут и стынет кровь!» Клятва Демона пропитана презрением к человеческому прозябанию на земле, «где нет ни истинного счастья, // Ни долговечной красоты», где не умеют «ни ненавидеть, ни любить». Взамен «пустых и тягостных трудов» жизни Демон предлагает возлюбленной эфемерный мир, «надзвездные края», в которых увековечены лучшие, высшие миги человеческого бытия. Демон сулит и владычество: стихии воздуха, земли, воды, кристаллическое строение недр открываются Тамаре.

Но чертоги из бирюзы и янтаря, венец со звезды, луч румяного заката, «дивная игра», «дыханье чистого аромата», дно морское и облака — утопия, сотканная из поэтических откровений, восторгов, тайн. Эта летучая реальность иллюзорна, непосильна и запретна для человека, она может разрешиться только смертью — и Тамара умирает.

Любовь Демона так же противоречива, как и его натура. Клятва в келье — отречение от злых стяжаний и в то же время средство обольщения, «погубления» Тамары. Да и можно ли верить словам взбунтовавшегося против Бога существа, звучащим в Божьей келье?

Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру.

В любви Демона, в его клятвах слились: человеческое волнение, сердечный порыв, «мечта безумная», жажда возрождения — и вызов Богу. Как персонаж Бог не появляется в поэме ни разу. Но Его присутствие безусловно, именно к Нему обращает свой бунт Демон.

На протяжении всей поэмы к Богу мысленно устремляется и прекрасная дочь Гудала. Уходя в монастырь, она становится Его послушницей, Его избранницей, «Его святыней».

От имени Бога в поэме действует Ангел; бессильный на земле, он побеждает Демона на небе. Первая встреча с Ангелом в келье Тамары пробуждает ненависть в «сердце, полном гордыни». Очевидно, что в любви Демона происходит резкий и фатальный поворот — теперь он сражается за Тамару с Богом:

Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю!

Отныне любовь Демона, его поцелуи настояны на ненависти и злобе, непримиримости и желании во что бы то ни стало отвоевать «подругу» у неба. Страшен, лишен поэтического ореола его образ после посмертной «измены» Тамары:

Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, — И веяло могильным хладом От неподвижного лица.

Надменный, не нашедший себе пристанища во вселенной, Демон остается укором Богу, «доказательством» дисгармоничности, неустроенности прекрасного Божьего мира. Открытым остается вопрос: заранее ли предопределена Богом трагическая неудача Демона или она является следствием свободного выбора мятежного духа? Тирания ли это или честный поединок?

Сложен, неоднозначен и образ Тамары. В начале поэмы это невинная душа с вполне определенной и типичной судьбой:

Увы! Заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна чуждая поныне, И незнакомая семья.

Но тут же образ Тамары сближается с первой женщиной, библейской Евой. Она, подобно Демону, «первенец творенья»: «С тех пор как мир лишился рая, // Клянусь, красавица такая // Под солнцем юга не цвела». Тамара — это и земная дева, и «святыня любви, добра и красоты», за которую идет вечный спор Демона с Богом, и «милая дочь» Гудала — сестра пушкинской «милой Татьяны», и личность, способная к духовному росту.

Внимая речам Демона, ее душа «рвет оковы», избавляется от невинного неведения. «Чудно-новый голос» познанья обжигает душу Тамары, рождает неразрешимый внутренний конфликт, он противоречит укладу ее жизни, привычным представлениям. Свобода, которую открывает ей Демон, означает и отказ от всего прежнего, душевный разлад. Это заставляет решиться на уход в монастырь.

Вместе с тем Тамара, внимая песенной власти, эстетическому «дурману», «музыке сфер», мечтам о блаженстве, поддается демоническому соблазну и неминуемо готовит себе «смертельный яд лобзанья». Но прощальный наряд Тамары — праздничен, лицо — мраморно, ничто не говорит о «конце в пылу страстей и упоенья» — героиня ускользает от своего обольстителя, для нее открывается рай.

Зарубежные издания поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон».

Предсмертный крик Тамары, ее расставание с жизнью — предупреждение автора против смертоносной отравы демонизма. В поэме звучит важная антидемоническая тема — безусловная ценность человеческой жизни. Сострадая гибели «удалого жениха» Тамары, прощанию своей героини с «жизнью молодой», Лермонтов поднимается над индивидуалистическим презрением Демона, а шире — и над возвышенным презрением романтического героя. И хотя Лермонтов не без некоторой демонической иронии созерцает в финале бренные «цивилизаторские» усилия человека, которые стирает «рука времен», он все-таки смотрит на жизнь как на дар и благо, а на ее отнятие — как на бесспорное зло.

Демон исчезает из эпилога: мир рисуется свободным от его ропота, перед читателем предстает грандиозный замысел Бога — монументальная картина «Божьего творенья», «вечно молодой природы», поглощающей все сомненья и дела человека. Если в начале поэмы картины бытия укрупнялись, детализировались — Демон снижался, «терял высоту», приближаясь к Земле, то в финале земное увидено с «крутых вершин», из поднебесья — в поучительной панорамной всеохватности. «Божий мир» неизмеримо больше, объемнее любой судьбы, любого понимания, и в его бесконечности исчезает все — начиная с «минутного» человека и кончая бессмертным бунтовщиком.

За фантастическим сюжетом поэмы вставали конкретные, жгучие человеческие вопросы. Демоническая скорбь по утраченным ценностям и надеждам, грусть о «потерянном рае и всегдашнее сознание своего падения насмерть, на вечность» были близки разочарованному поколению 30-х годов. В мятежном Демоне виделось нежелание мириться с «нормативной моралью», официальными ценностями эпохи. Белинский увидел в Демоне «демона движения, вечного обновления, вечного возрождения…» На первый план выходила бунтарская природа демонического, борьба за свободу личного начала, за «права личности».

В то же время демоническая охлажденность была сродни безразличию последекабрьского поколения, «постыдно равнодушного к добру и злу». Одержимость философским сомнением, отсутствие четких ориентиров, неприкаянность — одним словом, «герой времени».

«Демон» завершает эпоху высокого романтизма, открывая в романтическом сюжете новые психологические и философские возможности. Как ярчайшее произведение романтизма, «Демон» построен на контрастах: Бог и Демон, небо и земля, бренное и вечное, борьба и гармония, свобода и тирания, любовь земная и любовь небесная. В центре — яркая, исключительная индивидуальность. Но Лермонтов не ограничивается этими типичными для романтизма противопоставлениями и трактовками, наполняет их новым содержанием. Многие романтические антитезы меняются местами: мрачная искушенность присуща небесному, ангельская непорочность и чистота — земному.

Полярные начала не только отталкиваются, но и притягиваются, поэму отличает крайняя многосложность характеров. Конфликт Демона шире романтического конфликта: в первую очередь это конфликт с самим собой — внутренний, психологический.

Неуловимость мерцающих смыслов, многоплановость, напластование различных мифологических, культурных, религиозных подтекстов, разноликость героев, психологическая и философская глубина — все это ставило «Демона» на вершину романтизма и одновременно на его рубежи.