«Он и она полюбили друг друга…»
О любви в жизни и творчестве А. П. Чехова
«Он и она полюбили друг друга, женились и были несчастливы» — эти сохранившиеся в записной книжке Чехова слова принято считать началом не написанного им романа. Дотошные критики еще при жизни писателя пытались объяснить причину отсутствия в его творчестве романов: не умел-де Чехов освоить крупную жанровую форму, а обыватели решили, что романы по плечу только тем, кто умеет эти самые «романы» переживать в жизни. Расхожая формула: «Какой он романист — у него не было ни одного романа
Чехов в этом смысле всегда был загадкой как для современников, так и для последующих поколений: сотни раз варьировав тему «Он и она полюбили друг друга…» в рассказах и пьесах, ни словом не обмолвился в более чем пяти тысячах своих писем о собственной любви. Да и была ли она в его жизни?
«Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь»
Но об этом чуть позже.
Вопрос о любви в жизни Чехова совсем не праздный. Это вопрос о литературном типе и реальном его прообразе. И хотя сам Чехов неоднократно указывал, что умеет писать «только по воспоминаниям и никогда не писал непосредственно с натуры», каждый новый его рассказ или пьеса порождали массу слухов, а женщины «узнавали» себя в его героинях — и ему приходилось объясняться и даже извиняться: «Можете себе представить, одна знакомая моя, 42-летняя дама, узнала себя в двадцатилетней героине моей «Попрыгуньи»…»
«Женщины любят выхватывать из общих понятий яркие, бьющие в глаза частности», — писал Чехов Суворину еще в 1888 году, и эта мимоходом брошенная мысль оказалась пророческой: в героине «Ариадны» «узнала» себя Лика Мизинова ; в истории рассказа «О любви» усмотрела прямую связь с собой Лидия Авилова, отправив письмо Чехову с просьбой «передать его Алехину» и написав впоследствии мемуары «О любви. Чехов в моей жизни»… В героине «Душечки» «со стыдом узнала себя» дочь Льва Толстого Татьяна. И еще актриса Лидия Яворская, в будущем княгиня Барятинская, которая посвящала Чехову стихи и на свадьбу с которой постоянно ему намекали, и правнучка великого артиста, писательница и переводчица Татьяна Щепкина-Куперник, строчки из писем к которой полны не только дружеского подтекста: «Я буду в восторге, если Вы приедете ко мне, но боюсь, как бы не вывихнулись Ваши вкусные хрящики и косточки…»
«Он был очень красив», — считали многие, знавшие писателя. В. И. Немирович-Данченко объяснял успех Чехова у женщин по-мужски и, наверное, более точно: «Русская интеллигентная женщина ничем в мужчине не могла увлечься так беззаветно, как талантом. Думаю, он умел быть пленительным…»
Опубликованные после смерти Чехова письма, которые читались с таким же интересом, как и все, написанное им, не только ничего не разъяснили, но и вконец запутали читателя: вопрос «было — не было» всерьез обсуждался в воспоминаниях о нем и к его простой и ясной биографии добавились оттенки загадочности и любовной тайны. Вот уже и его подвижническую поездку на Сахалин с целью изучить каторгу и сделать перепись населения стали объяснять «неудачным романом», «бегством от любви», и женитьбу на Книппер — выходкой «par depit» … Чехов — и в роли отвергнутого мужчины?
Лика Мизинова, «прекрасная Лика» — так называли ее Чехов и Левитан, бывший частым гостем в доме писателя. Она вошла в жизнь Чехова в 1889 году, когда ему было 29 лет, а ей 19 — вместе с его сестрой они преподавали в гимназии Ржевской.
«Ее пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые глаза под очень темными бровями, вся необыкновенная мягкость и непередаваемая прелесть в соединении с полным отсутствием ломанья и почти суровой простотой делали ее обаятельной» — такие воспоминания о Лике Мизиновой оставила Т. Щепкина-Куперник.
Вдобавок к тому оказалось, что она весьма общительный человек, веселая и остроумная, способная поддерживать любой непринужденный разговор. Лика прекрасно пела, знала языки. С ней никто и никогда не выяснял отношений, они всегда и со всеми были у нее ясными, «ей рассказывали о самом сокровенном, самом тайном и мучительном». Лика помогала Чехову, собравшемуся на Сахалин, делать выписки в Румянцевском музее, одна из немногих провожала его, получив перед отъездом фотографию с дарственной надписью: «Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин и которое оцарапало мне нос.
Прошу ухаживателей и поклонников носить на носу наперсток. А. Чехов. P. S. Эта надпись, равно как и обмен карточками, ни к чему меня не обязывает».
С этого времени началась самая длительная в эпистолярном наследии Чехова переписка с женщиной, доставившей ему столько мучительных переживаний, а литературоведам и сценаристам — поводов для додумывания и домысливания их непростых отношений. Сохранился дневник С. М. Иогансон, дальней родственницы Мизиновой, заменившей ей бабушку. В нем отражены все визиты и встречи Лики с Чеховым, посещения ими концертов, выставок, церковных служб.
И письма — отовсюду, когда приходилось расставаться. Стиль общения во многом был предложен Чеховым: каламбуры, остроты, поддразнивания, прозвища, пародии — он был увлечен и чувствовал, что нравится: «Если Вы умрете, то Трофим повесится, а Прыщиков заболеет родимчиком. Вашей смерти буду рад только я один. Я до такой степени Вас ненавижу, что при одном только воспоминании о Вас начинаю издавать звуки: «э…», «э…», «э…».
Я с удовольствием ошпарил бы Вас кипятком. Мне хотелось бы, чтобы у Вас украли новую шубу , калоши, валенки, чтобы вам убавили жалованье и чтобы Трофим , женившись на Вас, заболел желтухой, нескончаемой икотой и судорогой в правой щеке… Прощайте, злодейка души моей. Ваш Известный писатель» . В письмах к ней он подписывается А. Кислота, Гунияди-Янос , Побежденный Вами царь Мидийский, Ликин любовник. И все время просит ее приехать к нему то в Богимово, то в Мелихово, в котором живет почти безвыездно с 1892 года.
И она приезжала… то с «известным художником» Левитаном , то с «известным романистом» Потапенко , то с «известным музыкантом» Иваненко. И писала страстные письма, в текст которых рукой… то Потапенко, то Иваненко, то Левитана были вписаны разные строчки. А она добавляла в конце: «Мой адрес тот же, что и Левитана» или: «Пришлите что-нибудь теплого для меня и Потапенко, который по Вашей просьбе и из дружбы к Вам будет меня сопровождать».
Вероятно, она даже не подозревала, что одновременно с ее письмами, кокетливыми и немного интригующими, приходили в Мелихово совсем не двусмысленные — вначале от самого Левитана, а потом и от Потапенко. «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости Господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею — божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть», — писал Левитан Чехову в мае 1891 года. Лика приехала к Левитану, жившему тогда вместе с Кувшинниковой «на этюдах»: «Я вчера прочел твой рассказ «Счастье» Софье Петровне и Лике, и они обе были в восторге.
Замечаешь, какой я великодушный, читаю твои рассказы Лике и восторгаюсь. Вот где настоящая добродетель».
Чехов, друживший с Левитаном с начала 80-х годов , хорошо знал его слабости по части «женского полу» и помнил, как за год до этого Левитан, давая уроки живописи сестре Марии Павловне, однажды вдруг упал на колени перед ней и страстно объяснился ей в любви. «Кланяйтесь Левитану. Попросите его, чтобы он не писал в каждом письме о Вас. Во-первых, это с его стороны невеликодушно, а во-вторых, мне нет никакого дела до его счастья». А вместо подписи — рисунок: сердце, пронзенное стрелой.
И приписка: «Приезжайте же, а то плохо будет». Плохо — кому?
Роман Левитана с Ликой Мизиновой длился недолго — всего лишь «дачный сезон» — сочетание «знаменитости и мужественной красоты», которые так любила Лика, вернулось к своей законной владелице — художнице-дилетантке Кувшинниковой, а в январе 1892 года в журнале «Север» появилась знаменитая чеховская «Попрыгунья». В литературных кругах Москвы не обратили внимания ни на смысл, ни на художественные достоинства рассказа — все были заняты пересудами по поводу прототипов «Попрыгуньи» — уж очень точно был воспроизведен салон С. П. Кувшинниковой, реалии быта и обстановка ее квартиры, а известные в этом салоне жрецы «душевного, умственного и художественного» легко узнали себя в чеховских героях. Неуравновешенный, страдающий острыми приступами меланхолии Левитан хотел вызвать Чехова на дуэль и на три года прервал с ним всякие отношения.
Лика же, напротив, с весны 1892 года становится частой гостьей в семье Чеховых.
Переписка, возобновившаяся после недолгого перерыва, опять полна, казалось бы, прежних шуток по поводу ее неудачного романа с Левитаном. Но в письмах появляется что-то новое: «Когда же весна? Лика, когда весна? Последний вопрос понимайте буквально, а не ищите в нем скрытого смысла.
Увы, я уже старый молодой человек, любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для той птицы, которую я люблю. Лика, не тебя так пылко я люблю! Люблю в тебе я прошлые страданья и молодость погибшую мою».
Тем же летом Лика уже строит планы совместной с Чеховым поездки: «Билеты на Кавказ будут, то есть Вам и мне разные, только и не думайте, что после того, что мы говорили, Вы непременно должны ехать со мною! Я поеду во всяком случае — одна ли, или нет, — но поеду. Это глупое письмо ничего не объяснит — мое несчастье, что ничего не умею делать вполовину! Не успокоюсь, пока не получу от Вас хоть двух строчек и не увижу, что Вы относитесь по-старому ко мне и не очень осуждаете за несдержанность мою». «Помогла» Чехову на сей раз эпидемия холеры — он мягко отклонил предложение «фильдекосовой Лики» «вплоть до прекращения холеры на Кавказе». Нет, он ничего не забыл : «Снится ли Вам Левитан с черными глазами, полными африканской страсти?
Продолжаете ли Вы получать письма от Вашей семидесятилетней соперницы и лицемерно отвечать ей? В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили… Ну, до свиданья, кукуруза души моей.
Хамски почтительно целую Вашу коробочку с пудрой и завидую Вашим старым сапогам, которые каждый день видят Вас».
В переписке с таким человеком, как Чехов, трудно было найти свой стиль — отсюда неудачные остроты с ее стороны, и даже грубости , и наговоры на себя , и строки, полные тоски («Мне так хочется Вас видеть, так страшно хочется этого, и вот только — я знаю, что это желанием и останется! Мне надо — понимаете, надо знать, приедете ли Вы когда или нет. Все равно, только бы знать».
А что же Чехов? Почему они общаются словно бы на разных волнах: он шутит — она сердится и недоумевает, она умоляет о встрече — он отвечает в том же тоне устойчивых шуток, даже когда ситуация становится явно для нее драматичной — он словно бы не замечает ее… Версию «он любил ее, а она не ответила ему взаимностью» поддерживали все, знавшие Мизинову и Чехова, и она не опровергалась им никогда. Он ни разу не позволил себе даже обмолвиться насчет ее неразделенного чувства — он был по-мужски великодушен, приняв позу не очень удачливого поклонника. И только письма к Суворину, с которым он был вполне откровенен, говорят об истинном положении вещей. «Жениться я не хочу, да и не на ком, — пишет он в октябре 1892-го — в самый, казалось бы, разгар его «романа» с Ликой. — Да и шут с ним.
Мне было бы скучно возиться с женой. А влюбиться совсем не мешало бы. Скучно без сильной любви».
А кроме всего прочего , он работает — обыкновенным участковым врачом: ловит «за хвост холеру», принимая в год, судя по заполненным им амбулаторным листам, до трех тысяч больных! Будучи попечителем сельской школы в Серпуховском уезде, строит школу для крестьянских детей в Талеже и Мелихове, ругаясь с подрядчиками и выбивая лес для строительства. И при этом интенсивно пишет: за один только 1892 год — десять рассказов, среди которых «Палата № 6», «Попрыгунья», «Соседи»… Вот уж поистине: «Медицина — моя жена, а литература — любовница».
И только через несколько лет, в трагические минуты оглушительного провала «Чайки», напишет сестре: «Когда приедешь в Мелихово, привези с собой Лику», напишет, испытывая потребность в ее присутствии и зная, что отказа быть не может.
В 1894 году у Лики новый Роман — теперь с «известным беллетристом» Игнатием Потапенко, одним из немногих чеховских приятелей, с которым он был на «ты» и в отношении которого в письме Чехова — всего лишь раз — встретилось нецензурное слово: «Потапенко < … > и свинья». Потапенко увозит Лику за границу и через год бросает там в отчаянном положении, без денег, с крохотной дочерью на руках. Мизинова атакует Чехова письмами из Парижа: «Потапенко почти не вижу, он заходит иногда утром на полчаса и, должно быть, потихоньку от жены.
Она угощает его каждый день сценами, причем слезы и истерика через полчаса… Я здесь для всех дама — ваш портрет показываю как портрет мужа! Поэтому пишите мне M-me, а не М-elle и не сердитесь, что Ваша карточка оказала мне услугу». А в ответ прочтет: «Я не совсем здоров.
У меня почти непрерывный кашель. Очевидно, что и здоровье я прозевал так же, как Вас». Он поедет за границу с Сувориным, но попыток встретиться с Ликой не предпримет.
А еще через полгода появится рассказ «Ариадна» — о манящей и отталкивающей, злой и притягательной женственности, о женском лукавстве и неуемном стремлении к успеху, желании покорять, нравиться, быть в центре внимания. Наученный горьким опытом «Попрыгуньи», Чехов задержал печатанье рассказа, отосланного в журнал еще в апреле 1895 года, до декабря, пока утихнет волна пересудов по поводу Лики и Потапенко, и несколько сгладил сюжетное сходство, убрав мотив беременности Ариадны из рассказа. Скандала удалось избежать — как ни странно, еще и благодаря Яворской, которая тоже «узнала» себя в Ариадне и, более того, не только не отрицала сходства, но и была чуть ли не первоисточником этой версии.
А у Чехова уже созрел план «Чайки» — и судьба Лики Мизиновой вновь переживается им и преобразовывается в судьбу Нины Заречной. И опять пересуды: Тригорин — Потапенко? А Чехов — Треплев?
Или наоборот? Ну, Заречная-то точно Мизинова… «Здесь все говорят, что и «Чайка» тоже заимствована из моей жизни», — писала она Чехову. В пьесе у Заречной умирает дочь от Тригорина.
Премьера «Чайки», на которой присутствовала Мизинова, состоялась в Александринском театре 17 октября 1896 года, а через месяц у Лики от крупозного воспаления легких умерла двухлетняя Христина.
…Их переписка будет продолжаться до 1900 года, до тех пор, когда в жизнь Чехова войдет Ольга Книппер. Он будет звать Лику в Ялту, где поселится в 1899 году, и опять тон его писем будет дружественно-теплым: «Лика, мне в Ялте очень скучно. Не забывайте обо мне, пишите хоть изредка.
В письмах, как и в жизни, Вы очень интересная женщина». Через год Ольга Леонардовна Книппер, будучи уже несколько месяцев Книппер-Чеховой, с ехидством победительницы напишет мужу о том, что была членом экзаменационной комиссии в Московском Художественном театре: «Я сидела за столом и всех забраковала. Ужасные экземпляры были! Ты сейчас удивишься: знаешь, кто экзаменовался?
Угадай… Лика Мизинова… Читала «Как хороши, как свежи были розы» Тургенева, потом Немирович дал ей прочесть монолог Елены из «Дяди Вани»… Но все прочитанное было пустым местом , и мне ее жаль было, откровенно говоря.
Комиссия единогласно не приняла ее. Санин пожелал ей открыть модное заведение… Я думаю, ее возьмут прямо в театр, в статистки, ведь учиться ей в школе уже поздно, да и не сумеет она учиться».
А еще через год тот самый Санин , один из актеров и режиссеров МХТ, женится на Лике. И они свой медовый месяц проведут в Ялте, где навестят Чехова, после чего он с горечью напишет: «Лику я знаю давно… Ей с Саниным будет нехорошо, она не полюбит его и, вероятно, через год уже будет иметь широкого младенца, а через полтора года начнет изменять своему супругу.
Ну, да это все от судьбы…» Судьба распорядилась иначе: она проживет с Саниным долгую жизнь и — единственная из всех «чеховских женщин» — не оставит ни строчки воспоминаний о Чехове. Почему? Если бы знать…
Но имя ее возникает всякий раз, когда обращаешься к вечной и всегда неповторимой чеховской вариации темы «Он и она полюбили друг друга…».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)