Концептуализм в российском искусстве
В 1970-е годы в российском искусстве — как реакция на тоталитарную действительность и эстетику и как проявление общеевропейской тенденции — возник концептуализм. Предшественниками его в некоторой степени могут считаться обэриуты, предвестниками в 1960-е годы были «лианозовцы» и Вс. Некрасов, мэтрами в 1970-1980-е стали московские поэты Д. А. Пригов и Л. Рубинштейн, а закат знаменуют «преодолевшие» в 1990-е годы эту поэтику Т. Кибиров и С. Гандлевский.
«Поэтика идейных схем и стереотипов», «искусство как идея» — вот ставшие
Концепт — это мертвая или отмирающая (в представлении поэта) идея (лозунг), навязший в зубах штамп, клише. Но подается концепт по видимости «серьезно» и словно бы «изнутри» этого заидеологизированного мира. В результате не просто возникает иронический эффект — схема «кончает жизнь самоубийством».
Вот как это происходит в одном из стихотворений Дмитрия Александровича Пригова:
Течет красавица Ока
Среди красавицы Калуги
Народ-красавец ноги-руки
Под солнцем греет здесь с утра
Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку
А к вечеру
Жить на красавицу Оку
И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет
Заболтанная, опошленная в советское время формула Достоевского стала обозначать нечто противоположное своему изначальному смыслу. И именно «эстетика ничтожного и пошлого» (А. Хансен-Леве) в такой концентрации, «идейностью идейность поправ», очищает культуру от сора стереотипов.
Часто Пригов использует не отдельные формулы, а целые тексты, в той или иной степени «узаконенные» советской культурой. Вот, например, трансформация светловской «Гренады»:
Вашингтон он покинул
Ушел воевать
Чтоб землю в Гренаде
Американцам отдать
И видел: над Кубой
Всходила лунаИ бородатые губы
Шептали: Хрена
Вам
В поисках литературных аналогий с приговским героем критики называют и Козьму Пруткова, и капитана Лебядкина из «Бесов» Достоевского. Понятие «эстетика ничтожного и пошлого» отчасти подтверждает справедливость таких аналогий. Так, приговские стихи о Милицанере чем-то напоминают «Военные афоризмы» Пруткова: глубокомысленно-пустые размышления прутковского полковника, комментатора афоризмов, и его образ в целом ассоциируются с приговским Милицанером, «величественно» пьющим пиво «в буфете Дома литераторов»:
Он представляет собой Жизнь
Явившуюся в форме Долга
Жизнь — кратка, а Искусство — долго
И в схватке побеждает Жизнь
Более утонченный, «интеллигентский» вариант концептуализма представляют собой «стихи на библиотечных карточках» Л. Рубинштейна (библиотечные карточки — не причуда, это наследство прежней профессии автора; перекладывание карточек и монотонное воспроизведение их содержимого — наиболее естественная форма существования текстов Рубинштейна). Важное их отличие от приговских состоит еще и в том, что «каталожная» поэзия по определению является дробной и до известной степени полифоничной. Полифонизм этот, правда, доведен до своего предела, и строчка-реплика никак не может претендовать на отражение чьего-то целостного мира. Показателен в этом отношении текст, который называется «Появление героя». Начинается он «броуновским движением» реплик:
— Ну что я вам могу сказать?
— Он что-то знает, но молчит.
— Не знаю, может ты и прав.
— Он и полезней, и вкусней.
— У первого вагона в семь.
— Там дальше про ученика.
— Пойдемте. Я как раз туда.
— Ну что, решили что-нибудь?
— Сел — и до самого конца.
— Послушай, что я написал.
— А можно прямо через двор.
— Он вам не очень надоел?
— А можно завтра — не горит.
— Давай попробуем еще.
— Благодарю вас, я сама.
— Да как-то я уже привык.
— Мне это нужно или вам?
— Ты тоже в общем-то не прав.
— А что там про ученика?
— Я ж говорил тебе: не лезь!
— Оставь меня — мне тяжело.
— Ну, ты бы позвонил, узнал.
— Какой-то вечно мрачный, злой.
— Ты хоть бы форточку открыл.
— Еще разок — и по домам.
— Жратва там, правда, будь здоров.
— Примерила, смотрю — как раз.
— А может быть, еще разок?
Такой текст, а вернее, такая сумма микротекстов напоминает визуально-вербальные работы 1970-х годов лидера концептуализма в изобразительном искусстве И. Кабакова. Строгое совпадение внешних структурных характеристик подобных микротекстов лишний раз дает понять, что значение их постигается только в сумме. Кстати, Пригов тоже не раз заявлял о том, что единица его поэзии — не отдельное стихотворение, а книга в целом. Такая сознательная ориентация на множественность, на количество — еще одно подтверждение мысли об «исчезновении» лирического героя (целостного, нераздробленного) в поэтике концептуализма.
Концептуализм — явление конкретно-историческое: он был взыскан культурой на определенном этапе, выполнил свою миссию «могильщика» отживших смыслов и утратил былую актуальность. Обращает на себя внимание, например, как далеко ушли от концептуализма начинавшие в русле этого течения С. Гандлевский и Т. Кибиров. В начале 1990-х Гандлевский определил свой метод как «критический сентиментализм» — поэзия между высоким и ироническим стилями, находящаяся в поисках гармонии.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)