Пушкин: последнее поприще

165 лет назад в Санкт-Петербурге вышел первый номер литературного журнала «Современник», издаваемого Александром Пушкиным.

Как ни мало обращали тогда внимания на оригинальную русскую прозу и поэзию, появление нового издания было замечено в обеих столицах. Петербург и Москва откликнулись на него печатными отзывами. Отзывы были кисло-сладкие, а порой и желчно-едкие. Конкуренты Пушкина поторопились объявить, что затея поэта не удалась.

Особенно настаивали на этом Булгарин и Сенковский, сами издатели — один «Северной пчелы»

и «Сына отечества», другой — «Библиотеки для чтения».

Чтобы понять, что означало появление журнала Пушкина, надо хотя бы в общих чертах представить, чем удовлетворялся литературный рынок. По преимуществу это был товар если и не лежалый, то, по крайней мере, напоминающий то, что сейчас называют «second hand» — ношеный, с чужого плеча. Русские авторы неистово подражали «неистовой» французской словесности.

Их заказчиком и потребителем был так называемый средний, или, как теперь говорят, массовый читатель — абсолютная копия нынешнего подписчика тонких и толстых журналов.

Он так же любил приключения,

скандалы, описания убийств и зверств, «клубничку» и, конечно, романы, где герои, родившиеся в безвестности, достигают материальных высот. Все это недурно оплачивалось и легко читалось, а главное, не требовало траты ума и напряжения чувств. Издания, обслуживавшие такого читателя, имели большой тираж. «Северная пчела» и «Библиотека для чтения» выходили тиражом в пять тысяч экземпляров.

Их выписывали в столицах, ими зачитывались в провинции. Среди их клиентуры большую часть составляли обедневшие помещики, мелкое чиновничество и третье сословие.

Проза, поэзия, библиография, «новости» подчинялись запросам публики, всегда находившей в этих изданиях то, что ей хотелось найти: забавную беллетристику , криминал, щекочущую воображение «Смесь» , а также картинки мод, статистику, цены на балыки, икру, заморские вина, «наблюдения погоды».

Нельзя сказать, что в той же «Библиотеке» не появлялось серьезных статей, скажем, по агрономии или германской философии, но над всем неизменно парило легкомыслие, освобождавшее издателя от каких-либо обязательств перед читателем, исключая обязательства помочь убить время.

Если Булгарин и Сенковский давали ему суррогат литературы, то Пушкин делал ставку на образцы, на совершенство отделки и высокую мысль. Эта цель определяла и выбор авторов. Все лучшее в русской литературе было призвано им в свои ряды. Что же касается «направления», то им был сам Пушкин. Князь В. Одоевский, тоже вошедший в круг «Современника», на вопрос о программе журнала ответил: «Имя Пушкина так известно у нас, что в самом имени его заключается программа».

Какая прекрасная памятка для редакторов нынешних «толстяков», плывущих без руля и ветрил в неизвестность! На их мостике нет капитанов, а одни вчерашние матросы.

«Современник» Пушкина — это Пушкин последних лет его жизни, Пушкин, пересмотревший взгляды своей молодости и вплотную подошедший ко времени итогов, к часу «икс», когда прошедшее и настоящее соединяются в одно целое и душа свободна в полете над этим целым.

Он пришел к идее издания журнала не сразу, и она оформилась в его сознании как последняя попытка выйти на гражданское поприще. И хотя Пушкин еще недавно заявил, что не желает иметь ни с властью, ни с народом ничего общего, то есть не служить им, не давать им отчета, он решил попробовать повлиять как на народ, так и на власть.

Ему претило засилье сервильной беллетристики, ему претил сам дух «нравственно-сатирических» романов, которые пек в своей пекарне разворотливый Булгарин. Его эстетическое чувство было задето тем, что их читают не только в России, но и издают за границей, составляя по ним мнение о русской литературе. Но имелась и еще одна, личная, причина, заставившая его пуститься в бурное море журналистики. В печати открыто писали о конце Пушкина.

В 1836 году молодой критик Белинский объявил в «Телескопе», что автор «Онегина» оставил свое место , а через год в «Молве» произнес роковое слово — закат.

Речь шла о «закате таланта».

Мог ли Пушкин не ответить на этот вызов времени? Он ответил на него изданием «Современника». Из трехсот страниц, составлявших его первую книжку, двести девятнадцать принадлежали перу Пушкина, а восемьдесят две — перу Гоголя.

История литературы не знает столь тесного соседства двух гениев под одной обложкой.

Пушкин печатал здесь «Пир Петра», «Из А. Шенье», «Скупого рыцаря», «Путешествие в Арзрум», статьи и рецензии. Гоголь — «Коляску», » Утро делового человека», десятка полтора рецензий и основополагающую статью «О движении журнальной литературы в 1834-1835 гг.».

Последняя чуть не поссорила Пушкина со всей остальной периодикой. Гоголь отнесся к делу обозрения журналов как шинкователь к рубке капусты. Он посек их в мелкую стружку, а про некоторые изволил заметить, что их место в мусорной корзине.

Пушкин вынужден был оправдываться за эту дерзость и разъяснять в следующем номере, что точка зрения автора не совпадает с точкой зрения издателя. Пушкин, как издатель, не мог начинать журнальную жизнь с конфронтации со всеми.

Но это не означало, что он отказывается от поднятой им высоко планки вкуса. Кроме себя и Гоголя, он печатал в первом номере П. А. Вяземского, В. А. Жуковского, А. И. Тургенева. В его издательском портфеле лежали стихи Ф. Тютчева, А. Кольцова, Е. Боратынского, Н. Языкова, проза Н. М. Карамзина, В. Одоевского, Н. Дуровой, Д. Давыдова.

Но не только с помощью авторитетов собирался он изгонять торговцев из храма. Его программа, свободная от верноподданности, ставила «Современник» на особое место в журнальной литературе. Это был не просто либеральный журнал: пошлость литературная и пошлость политическая равно были чужды Пушкину.

1836 год стал годом десятилетия со дня коронации императора Николая и казни пятерых декабристов. Дата эта взывала к рассмотрению мотивов восстания 14 декабря, а также его последствий для власти и для общества.

А так как в России любой вопрос, чего бы он ни касался — литературы, философии или практической жизни, — есть вопрос о власти , то Пушкин не мог обойти его.

Номер открывался стихотворением «Пир Петра». По какому случаю пирует Петр? Он «с подданным мирится», «виноватому вину отпуская, веселится».

Николай в ознаменование «юбилея» со дня расправы с мятежниками уменьшил кое-кому из них сроки пребывания на каторге. Но это были ничтожные послабления. Пушкин ждал от царя большей милости и большего благородства.

Он намекал на то же и в помещенном вслед за «Пиром Петра» очерке об императрице Марии , являющей пример христианского великодушия.

Политическая программа Пушкина была ясна: мир в обществе и ни в коем случае никакого форсирования истории. Как писал он еще в 1826 году в записке «О народном воспитании», не «тайные общества», не «заговоры», не «замыслы более или менее кровавые и дерзкие» нужны России, а «долговременное приготовление», то есть путь просвещения.

По-человечески сочувствовавший декабристам, почитавший их мужество, Пушкин не соглашался с ними в главном: в определении метода обновления общества. «Не одно влияние чужеземного идеологизма, — писал он, — пагубно для нашего отечества, воспитание, или, лучше сказать, отсутствие воспитания есть корень всякого зла». Задолго до «западников» и «славянофилов» он ставил вопрос о том, каким путем должна пойти Россия, и отвечал на него ссылкой на записку Карамзина «О древней и новой России», которую намеревался напечатать в своем журнале.

В ней историк предупреждал Александра I об опасности повторения ошибки Петра — переиначивания обычаев и государственных установлений России по западному образцу.

О том же говорили и публицистика Вяземского в «Современнике», статьи князя Козловского и «Хроника русского», присланная А. И. Тургеневым из Парижа.

Задолго до Герцена, до его «Писем с того берега», Пушкин подверг критике идеологию радикализма. Он отверг путь переворотов и восстаний, противопоставив им трудную работу просвещения. Не безумная мечтательность , не «упорство в тайном недоброжелательстве», а «соединение с правительством» в труде просвещения и воспитания — вот открытая дорога для каждого русского.

«Недостаток просвещенности и нравственности», «пагубная роскошь полупознаний» толкают молодые умы на искание эффектных и быстрых решений. Но гораздо выше многолетний «подвиг улучшения».

За всем этим стоял Пушкин — автор «Странника», «Отцов пустынников…», «Полководца», «Мирской власти», стихотворений «Из Пиндемонти» и «Напрасно я бегу к сионским высотам…». Свой подвиг улучшения он совершал, издавая «Современник». Издание его было подчинено одной задаче — только «просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия».

За первым номером вышли второй и третий, готовился и четвертый , но тираж журнала падал и, начав с двух тысяч четырехсот экземпляров, дошел до шестисот. Пушкин нервничал, не мог понять охлаждения публики, а оно объяснялось просто, и его объяснил тот же Вяземский в статье о Наполеоне : «Нет великого человека в глазах камердинера, нет эпических событий и лиц для журналистов, биографов, лазутчиков в стане живых и мертвых».

Далее Вяземский писал: «Великие люди допотопные не знали ни камердинеров, ни журналистов. Их мы видим через увеличительное стекло преданий. Нынешние действующие лица рассматриваются в микроскоп».

Очевидно, Пушкин принадлежал к тем великим людям, которых надо рассматривать в увеличительное стекло. Только на крупном плане видны подробности. А из них и ткется великое — художественная красота или масштаб мысли. Очевидно, и журнал Пушкина следовало рассматривать так же.

Нужна была культура чтения, к сожалению, тогда в России являвшаяся достоянием единиц. Но верх взяло тяготение массы. Там, где распоряжаются выгода и славно убитое время, высокое ценится не очень высоко. Там торговец побеждает поэта, а ремесленник торжествует над мастером.

Публика хотела не Пушкина, а игривые повести Брамбеуса.

И она их получила. Как получает и сейчас. Несмотря на то что уровень образованности в XXI веке возрос, читатель в массе остается тем же. Правда, ни один из современных журналов не предлагает ему ни «Коляски», ни «Носа», ни стихов Тютчева, ни «Капитанской дочки». Да и случись вдруг, что они опубликуют что-то подобное, толпа этого не заметит.

Она предпочтет им «печной горшок».

Накануне дуэли с Дантесом Пушкин проиграл дуэль с читателем. Он проиграл состязание с массовым вкусом и диктатом денег. Желая поправить свое финансовое положение распродажей журнала, он и его не поправил.

Истинный читатель так же одинок, как и пишущий для него поэт. Их диалог происходит в тишине и является делом их двоих. И результата этого собеседования tete-a-tete предстоит ждать долго.