Шолоховские пейзажи
Шолоховские пейзажи помогают не только передать движение времени. Часто они — одно из средств описания внутренний мир героев, созвучны их настроениям, переживаниям. Так, описание одиноко стоящего и безлюдной степи могильного кургана перекликается с тяжелыми переживаниями исключенного из партии Нагульнова. Превозмогая душевную травму, возвращаясь к жизни, он просветлевшими глазами начинает смотреть «распростертый окрест его мир», приходит к решению продолжать борьбу. Еще в «Тихом Доне» Шолохов показал себя мастером изображения
Красочны, многоцветны
Но Шолохов не ограничивается зрительным восприятием внешней красоты окружающего мира. Он всегда передает жизнь природы, слышит ее разноголосые звуки: от лютых февральских морозов «земля по ночам гулко лопается», «звенит, колдовски бормочет родниковая струя, стекая в речку»; весной слышится «выщелк раннего жаворонка да манящий клик журавлиной станицы»; летом, перед дождем, «тревожно засвистели суслики, отчетливей зазвучал перепелиный бой», «степь наполнилась сухим ропотом прошлогодних бурьянов», «стерня ощетинилась, зашуршала», «с оглушительным, сухим треском ударил гром».
Остро чувствует и тонко передает писатель разнообразные запахи природы, улавливая «чуть внятный запах вишневой коры», тончайшее дыхание опаленной морозами полыни», приторно-сладкий, «медвяный аромат набухающих почек тополей», «пресный запах сохнущей земли и невыбродивший виноградный дух молодых трав».
Пейзажи Шолохова лиричны, эмоциональны, проникнуты чувством взволнованной любви писателя патриота к своей Родине. Описания природы нередко перерастают в лирические авторские обращения к читателю: «Вслушайся в мнимое безмолвие ночи, и ты услышишь, друг, как заяц на кормежке гложет, скоблит ветку своими желтыми от древесного сока зубами».
Цельный и многообразный образ природы способствует углубленному раскрытию идеи романа. Пейзажи не только сопутствуют знаменательным переменам, происшедшим в жизни народа, но и активно вскрывают сущность этих перемен, несущих счастье и радость колхозному крестьянству. Писатель воспевает величие героической борьбы человека за свое счастье. Народ поднимает целину, и «борозда за бороздой палится изрезанная череслом и лемехом земляная спрессованная столетиями почва, тянутся к небу опрокинутые мертво-скрюченные корневища трав». Даже Островное с огорчением и досадой решает, что «вся природность стоит за Советскую власть».
«Поднятая целина» — роман глубоко своеобразный по творческой манере и языковому мастерству автора. Выразительный, впитавший в себя все богатство живого общенародного языка, стиль Шолохова свидетельствует о том, что корни творчества писателя — в народе.
Связь Шолохова с народным творчеством сказывается не только в использовании мотивов старинных казачьих песен, легенд и сказов, но и в изобразительных средствах языка романа, в его синтаксисе и лексике. Меткие внесенные выражения, развернутые сравнения, параллелизмы, метафоры и эпитеты, характерные для поэтического языка устного народного творчества, пословицы и поговорки, обороты живой народной речи типичны для авторского языка и особенно для речи персонажей «Поднятой целины».
В основе донского говора, из которого черпал Шолохов все лучшее, лежит национальный русский язык. В лексике донских казаков выразилось и своеобразие крестьянского быта, и их историческое прошлое. Издавшие связи с украинским народом оставили в языке донского казачества большой запас слов украинского происхождения. Это своеобразие донского говора нашло отражение и в лексике «Поднятой целины». Считая, что «писать надо на общепринятом литературном языке», Шолохов вместе с тем указывает: «Употребление местных диалектов в какой-то мере допустимо, но надо это делать умело и со вкусом». «Злоупотребление диалектами в произведениях литературы, — говорил Шолохов, — считаю бесспорно слабостью. В новом издании я очищаю свои книги от местных слов».
Подготавливая «Поднятую целину» к изданию в 1952 году, Шолохов сохранял уместно использованные жизнеспособные диалектные слова и местные обороты и решительно отказывался от употребления малопонятных, художественно не оправданных диалектизмов. Он или опускал их, или заменял словами из общепринятого литературного языка.